Ночь обернула дворец беззвездным одеялом. Я почти не шевелилась весь день. Даже когда байки жен обжигали кожу, даже когда Гаури подсовывала под дверь рисунки – ничто меня не трогало. Я пыталась представить, как Вселенная склоняется вперед, чтобы испытать меня. Неужели этого она и хотела? Я могла бы прикрыться бесстрашием, как вуалью. Вдруг, если не развеивать иллюзию, я сумею обмануть даже себя?
Когда в королевстве воцарилась тишина, я наконец зажгла дии в своих покоях. В углу злобно усмехнулась вырезанная на колонне львиная голова Нарасимхи [13]. Легенда о нем чудовищна – история крови и гнева богов, – но почему-то она вселяла в меня надежду. В глазах львиноголовой статуи мерцало яркое пламя, не отдавая ни капли тепла. Мир словно заволокло холодом. И что самое ужасное – я никак не могла узнать, вернется ли нападавшая. Я мысленно прокручивала ее слова, но они не имели смысла. «Ты должна меня провести». Куда? Я все острее сознавала, что все это лишь кошмар, вызванный напряжением и усталостью.
Но если нет, то лучше подготовиться к новой встрече. Из прикроватного ящичка я достала грубый осколок кремня и, положив это жалкое подобие оружия рядом, уставилась на балкон. Я хотела, чтобы незнакомка появилась. Что-то в ее голосе наполняло меня горечью сожалений.
Из размышлений меня вырвал скрежет. Я схватила камень, но тут услышала голос…
– Майявати, подойди к двери.
Я напряженно застыла со вскинутой рукой. Живот болезненно сжался. Я слышала этот голос сотни раз, внимала ему из своего укромного уголка и представляла, как он произносит что-то нежное и доброе. Отец.
Дверь с тяжким вздохом отворилась, и на пороге темным пятном возник силуэт раджи. Ни по бокам, ни за его спиной не было видно привычной свиты стражников – он пришел один. Я тут же вскочила. Отец не из тех, кто попирает традиции, и все же он решился тайно меня навестить. На миг я даже задумалась, не откликнулась ли неведомая сила на мои молитвы и не даровала ли таким образом свободу. Но опыт подсказывал иное. Отец слишком хитроумен для подобных проявлений чувств.
– Я пришел с даром, – сказал он, протягивая ко мне руку, – который освободит тебя от этого брака.
А затем достал из складок одежды маленький фиолетовый флакон. Я взяла его, вытащила пробку, стараясь не пролить ни капли, и осторожно вдохнула. Кровь отхлынула от лица. Я знала этот аромат. Дыхание перехватило, под кожей начал расползаться смертельный холод. Отец принес мандрагору, вымоченную в молоке. Яд.
– Неважно, за кого ты выйдешь, они продолжат воевать против нас. Об этом слышали мои лазутчики, об этом догадываются мои советники, об этом кричат мои инстинкты. – Раджа говорил спокойно, ровно. – Лучший шанс для королевства – привести войну сюда, не позволяя ей и дальше раздирать наши границы. Твоя сваямвара – прекрасный повод призвать их лидеров. А твоя смерть сведет на нет наше гостеприимство, дав нам право казнить мятежников на месте. Твоя жертва дарует безопасность всему народу.
Я покачала головой, во рту пересохло. Я была не невестой, а приманкой. Стены вдруг начали сдвигаться. Невидимая нить, растянувшаяся от моей макушки до пят, словно лопнула, и я едва не повалилась на пол. Я судорожно вдохнула, но вязкий воздух с трудом проник в легкие.
«Я надеялся, что если приоткрою завесу, то ты простишь мне все, чего я вынужден тебя лишить».
Он лишал меня не просто независимости. Или дома.
Когда я заговорила, голос звучал гулко, хрипло…
– Ты хочешь моей смерти.
6. Свадьба
Секунды становились часами, десятилетиями, веками. Перед глазами промчалась целая вечность, растянув краткий миг тишины после моих слов. И в этом вихре я разглядела, как моя жизнь сжимается, складывается и растворяется в пузырьке с ядом мандрагоры.
Отец прочистил горло и сцепил руки за спиной.
– Это вопрос не моих желаний, – промолвил он, – а необходимости. Если только так можно уберечь королевство и наш народ, то у меня нет выбора.
13
Человеколев. В индуизме Нарасимха рассматривается как олицетворение божественного гнева.