Снаружи, за толстыми стенами гарема, загрохотали гонги. В воздух с раздраженным криком взвились вырванные из сна попугаи. Знакомое шарканье остроконечных башмаков, перезвон золотых кисточек и нервные голоса слились в низкий гул. Советники отца направлялись в тронный зал, дабы выслушать его волю.
С минуты на минуту он должен был объявить о своих планах борьбы с мятежными королевствами. Сердце екнуло. Отец никогда не начинал вовремя, зато сразу переходил к делу, не тратя ни секунды на пустую придворную болтовню. Значит, мне пора было спешить в тронный зал, а ведь еще предстояло встретиться с «наставником недели». Я молилась, чтобы он оказался простаком. А еще лучше – суеверным.
Отец как-то сказал, что истинный язык дипломатии сокрыт в паузах между словами. Мол, главное орудие политика – тишина.
Как выяснилось, тишина также орудие шпиона.
Я сняла все, что могло издать хоть малейший шум – золотые браслеты, длинные серьги, – и спрятала за вырезанной из камня фигуркой майны. Перемещение по гарему походило на погружение в таинство. Из ниш вдоль коридоров выглядывали статуи грустноглазых богов и богинь, что изгибали спины, будто пойманные в вихре танца. Свет, преломляясь в гранях хрустальных чаш, падал на стены яркими лучами цвета свежей крови, а зажженные дии [3] обволакивали зеркала и залы дрожащей дымкой и ароматом лепестков. Я шла, касаясь острых краев. Мне нравилось ощущать под пальцами камень – его твердость напоминала мне о собственной материальности.
Стоило свернуть за последний угол, как по коже побежали мурашки от резкого смеха гаремных жен, наполнившего коридор. Единственное, что мне в них нравилось, это постоянство в привычках. Вся моя жизнь строилась на однообразии их будней. Я, наверное, с точностью до удара сердца могла предсказать, когда они решат обменяться сплетнями.
Я уже почти прошмыгнула мимо, как вдруг замерла от звуков имени… моего имени. По крайней мере, именно оно мне послышалось. Я сомневалась, но двинуться дальше не могла, как бы ни хотела убраться подальше отсюда.
Затаив дыхание, я шагнула назад и приникла ухом к занавеске.
– Жаль, – раздался голос, охрипший от многолетнего курения кальяна с ароматом роз.
Матушка Дхина. Она правила гаремом железной рукой. Может, она и не подарила радже сыновей, но обладала несомненным достоинством: живучестью. Она перенесла семь беременностей, двух мертворожденных малышей и потливую горячку, что за последние три года унесла жизни восьми жен. Слово матушки Дхины было законом.
– Чего жаль?
Жеманный голос. Матушка Шастри. Вторая по главенству. Из молодых жен, но недавно родила близнецов. Она была гораздо коварнее матушки Дхины, но ей недостает амбиций, что свойственны истинному злу.
– Жаль, что Адвити ушла не так, как Падмавати.
Я стиснула кулаки, впиваясь в ладони ногтями. Адвити. Я пробыла с ней не так долго, чтобы успеть назвать матерью. И не знала о ней ничего, кроме имени и смутных слухов, будто она не ладила с другими женами. Особенно с матушкой Дхиной. Когда-то они были соперницами. И даже смерть не даровала ей прощения матушки Дхины. В остальном Адвити оставалась туманным образом в моей голове. Порой, не в силах уснуть ночами, я пыталась наполнить его красками, но ничего не могла вспомнить – ни длины ее волос, ни аромата ее кожи. Адвити была загадкой, и от нее мне досталось лишь имя и ожерелье. Я инстинктивно потянулась к ее последнему дару: круглому сапфиру на жемчужной нити.
– Обычно, если женщина умирает в родах, то и ребенок тоже, – прохрипела матушка Дхина, и я почти ощутила запах дыма, клубящегося меж ее зубами.
Матушка Шастри порицающе цокнула:
– Нехорошо так говорить, сестра.
– И почему же? – звонко спросила еще одна жена. Я не узнала голос, должно быть, новенькая. – Ребенку положено жить дольше матери. Жаль, что сын Падмавати умер вместе с нею. А кто такая Адвити?..
– Уже никто, – рыкнула матушка Дхина, и юная жена осеклась. – Она была лишь куртизанкой, попавшейся на глаза радже. Майявати ее дочь.
– Та? С гороскопом?
И еще один голос присоединился к беседе:
– А правда, что она убила Падмавати?
Да, бхаратцы не верили в призраков, но гороскопы – совсем другое дело. Целые жизни в королевстве строились вокруг выпавшей каждому астральной оси. Похоже, только отец не относился к гороскопам серьезно. Он считал судьбу чем-то податливым, что можно изменить, повернуть в любую сторону и истолковать в нужном ключе. Но придворные оставались при своем мнении. Какая бы магия ни помогала читать послания в звездах, мой небесный прогноз был мрачен и тернист, о чем жены раджи не позволяли мне забыть. Из-за них я возненавидела звезды и проклинала ночное небо.