Изолятор - 123-й год, декада грез. Обратное время - Гадра. Ха-Архан, Арена, Год 124-ый, 1-ый день месяца развлечений
- ..снова возвращается на круги своя, и что поделаешь, так заведено, менять никто не станет, даже если и захочет кто изменить ход вещей, так ничего у него не получится. Я вам уже тысячу раз втолковывал - надо не дергаться, надо чтобы все шло само собою. И никаких проблем! Ну, попробуйте же, ведь в ваших интересах выбраться отсюда живым и невредимым! Нет ничего проще, надо только постараться... Псевдо-Хук сидел на колченогом табурете - том самом, которому Иван передавил дубовую иожку словно цилиндрик пористого пенопласта. Сидел и занудно рассуждал о чем-то непонятном и малосвязном. Иван закрыл глаза. Но тут же открыл их вновь - Псевдо-Хук сидел вверх ногами и Почемуто не падал с грязного и бугристого потолка. Наоборот, он чувствовал себя очень уверенно-размахивал руками, сучил ногами, тряс головой. И говорил, говорил без умолку. - Вот представьте себе три плоскости, параллельные плоскости, не пересекающиеся, но пронзенные одной иглой. Представили? - Представил, - машинально ответил Иван, абсолютно ничего не представляя. Он разглядывал ножки табурета, отыскивая следы потайных крючьев, которыми тот крепился к потолку. - Это очень хорошо, что все представляете, - сказал незнакомец, прячущийся под маской старого кореша Образины. - Очень хорошо. Даже прекрасно! Так вот, всякие букашки, которые ползают по плоскостям, ни черта не видят и не понимают. Но когда их заносит в место прокола, на иглу, они могут переползти в чуждый для себя мир и не заметить этого - ну чего там, ползли себе и ползли, а вдруг оказались где-то не там, где надо. А со стороны они себя, плоскости и иглу, разумеется, увидеть не могут. Они вообще над плоскостью подпрыгнуть не в состоянии, эдакие плоскостные букашечки таракашечки... Но это к нам не имеет отношения, это для наглядности, чтоб вам лучше войти в курс, чтобы разобраться хоть немного. Ну вот, значит, а теперь представьте себе самые обычные многоярусные и промежуточноуровневые четырехмерные структуры с квазиобластями и временными коронами-провалами в точках повышенной концентрации внеобластных гравиполей, представьте в самом упрощенном виде.. Представили? - Представил, - отозвался Иван. Он не понимал, почему Псевдо-Хук не падает с табурета. Особенно, когда руками размахивает. - Отличненько! Я знал, что вы на лету все схватываете! А теперь немного отстранитесь, как бы в сторонку отойдите от объектов рассмотрения, и все прояснится - вот комплекс из двенадцати таких структур, связанных энергетическими иглами-уровнями. Сколько игл - никто не знает. Они могут пропадать и могут появляться, постоянных всего две, но и они могут меняться местами, это вы испытали на себе в садике, не так ли? - Так, - согласился Иван. И закрыл глаза. - Вот видите! Вам не надо разжевывать пустяков! Это просто великолепно! Но теперь введите во всю эту стройную систему искусственные построения, равномерно рассеянные по всем квазиобластям и перпендикулярным уровням, соедините их спиралями внешне-внутренних переходов и вы сразу оцените всю гармоничность этого мира. - О проникающих волокнах Осевого измерения мы пока говорить не будем, чтоб не усложнять модели, тем более не будем касаться полей Невидимого спектра, иначе вам трудно будет сразу усвоить все. - Да нет, я постараюсь, - заверил Иван. И не удержался, брякнул свое: - А я знаю. Образина, почему ты с потолка не падаешь, знаю! - А почему это я вдруг должен падать с потолка? - поинтересовался Псевдо-Хук и вцепился обеими высохшими руками в сиденье табурета. - Должен! Непременно должен! - заверил его Иван, В голове у него стоял дым коромыслом. Но он гнул свое: - Ты, Образина, не падаешь с потолка, потому что тебя нет! Ясно?! Псевдо-Хук поерзал немного и снова принялся трястись и размахивать руками. - Вы ошибаетесь, - быстро проговорил он обиженным тенорком. - Я не падаю с потолка не потому что меня нет. Хотя вы правы, меня действительно нет. Но не падаю я, потому что сижу на табурете, а табурет стоит на полу, хм-м, если это конечно, можно назвать полом. - Да-а, - язвительно протянул Иван, - на полу, на табурете-е?! А где ж тогда я сижу... Нет, лежу... нет, это самое, стою?! Псевдо-Хук ощерился до ушей. Ни тут же виновато захлопал выцветшими ресницами. - А вы, извините, не лежите, не сидите, не стоите, а еще раз извиняюсь, висите вверх ногами на ржавой старой цепи. Если вы соизволите немного выгнуть шею, то вы даже разглядите большой крюк, вбитый в потолок. - Да-а? - Иван последовал совету. И на самом деле увидел и цепь, и крюк, и настоящий потолоктакой же грязный и неровный как и пол. Теперь все стало на свои места. Все, кроме него самого. - Опять дозревать повесили, что ли? - спросил он. Псевдо-Хук развел руками. И преодолевая явную неловкость, пролепетал: - Пора бы уже. - Что-пора?! - Дозреть пора! - ответил Псевдо-Хук. - Вы учтите такую вещь, что год Всеобщих лобызаний и Братской любви на исходе, нынче последняя декада декада грез. А потом вам может не поздоровиться тут. Иван почти пришел в себя. И потому вновь обрел способность рассуждать, кое-как осмысливать происходящее. - Значит, вы считаете, друг мой несуществующий, - проговорил он, - что доселе мне тут "здоровилось", так? - Именно так! - заверил самым серьезным образом Псевдо-Хук. - Мы ведь своевременно разобрались с вами в строении этого мира, вы себе представляете его достаточно хорошо. Но вот нравы местных обитателей вы, похоже, не усвоили и даже не изучили ни в малейшей степени. Иван не стал спорить. - Сколько мне осталось? - вопросил он. - Сегодня третий день декады. Все провожают добрый год, все пребывают в грезах, делают добро друг другу и кому ни попадя. Иван хмыкнул. Дернулся на цепи. - Ага, - сказал он, - вот это я на себе ощутил. - Ни черта вы еще не ощутили! - Ладно, хватит об этом. Где Лана? - В саду. У Ивана тут же отлегло от сердца. Главное, с ней все в порядке, она в саду. А уж из садика этого он ее всегда вытащит. Если сам конечно выберется. Он снова дернулся - цепи загремели, крюк качнулся, а сам он маятником пошел из стороны в сторону. Ничего, все образуется, подумалось ему, все встанет на свои места. Но уточнить все-таки надо. - А сад там же? Псевдо-хук тяжело вздохнул. - Кто его знает, может, и там. Эти предварительные квазиуровни такие неустойчивые... да не мне вам говорить! Как вы думаете, где мы сейчас с вами. - Не знаю, похоже, в подземной темнице, - ответил Иван, - сдается мне, что я тут уже бывал. - А вот и ошибаетесь! Это же обычный изолятор. Чтоб вы в последние дни года не натворили глупостей, вас повесили на хранение, понятно? - Еще бы! Повесили, на хранение... Помогли бы лучше отцепиться, раз такой добренький и заботливый! Псевдо-Хук замахал руками, заморгал. - Нет, этот номер не пройдет, даже не пытайтесь, еще хуже будет, что вы! - Ну, а тогда проваливай со своими советами! - взъярился Иван. - Пошел вон отсюда! Незнакомец не обиделся. - Вы зря волнуетесь, - сказал он. - У вас же есть маленький шансик, понимаете? Попробуйте его использовать. - Что за шанс? - буркнул Иван. - К концу третьего дня последней декады срабатывает пусковой механизм осевых волокон, ясно? У вас будет возможность нырнуть в поток обратного времени. - И что? - А то! Где вас выбросит из потока, не знаю. Да и не в том суть - вы можете оказаться и у нас в любой точке, и в Вашей Вселенной, и в Обратном мире, понимаете? Иван встряхнул головой, попробовал согнуть ноги в коленях. Но, видно, силенок оставалось совсем мало, потянуться на ногах не удалось. - Обратный мир, это что - нечто связанное с обратным временем? - спросил он. - Да что вы?! - возмутился Псевдо-Хук. - Что вы! Не вздумайте ляпнуть здесь про это! И я-то вам зря сказал, вырвалось просто. Вам этого знать не следует! Вы -лучше запоминайте, что вам в потоке делать и после первичного выброса. - Что? - Так вот, вас в любом случае потом, через часик примерно, откатной волной вынесет сюда, к нам. Но если там, в точке первичного выброса, вы сумеете повлиять на ход событий, изменить их, то откат вернет вас не в подвал этот, как говорите, не в темницу, а куда-нибудь еще! - Ага, куда-нибудь, - злорадно процедил Иван, - вынесет в пасть дракону или к дьяволу на рога, а может, и прямиком под струю аннигилятора! - Все может быть, - спокойно л даже как-то поспешно согласился незнакомец.^-Оставайтесь висеть здесь. Для этого надо рваться, метаться, дергаться... - А чтобы в поток нырнуть? - Когда в вашем мозгу раздастся щелчок и потемнеет в глазах, надо будет как можно четче, яснее, образнее представить то место, куда собираетесь попасть. - И что же, именно туда и попадешь? - Иван вдруг начал верить незнакомцу, принимать его слова всерьез. - Вы наивны, так разве можно? Да ежели бы все было по нашим желаниям... - Я все понял, - уверил незнакомца Иван. - Когда сработает механизм? Тот сосредоточился. И вдруг пропал вместе с табуретом. Но голос его прозвучал четко и громко: - Да вот сейчас, секунды через две-третьи сутки уже заканчиваются. Иван крепко зажмурился. Представил Землю - сразу всю, такой, как видел ее много раз из космоса. Потом перед его глазами вспыла родная деревня, та самая, о существовании которой он узнал, лишь завершая четвертый десяток. Он увидал как наяву деревья, цх пышные зеленые кроны, и домики под сенью этих деревьев, настоящие рубленные деревянные дома, увидал улицу, срубы колодцев, совершенно не изменившихся за последнее тысячелетие, увидал даже отдельных прохожих, примятую траву, брошенный у заборчика детский совочек... В этот миг в мозгу щелкнуло-резко, отрывисто, звучно. И вместе со щелчком прозвучало почему-то глуховато, неопределенно: "да будет проклят!" И вся воображаемая им картина вдруг пропала, исчезла куда-то-вместе с домиками, с деревьями, с ручейками, палой листвой, песочницей и совочком. И ее место заняла сошенно другая, о которой Иван и не помышлял, не думал,* не собирался даже думать-ядовито пурпурные джунгли Гадры полыхнули перед взором неистовым безумным пламенем, что-то разорвалось прямо под ногами-Иван уже не висел, его несло куда-то, бросая, переворачивая, вращая вокруг незримой оси, но одновременно ему казалось, что он стоит ва собственных ногах, не на четырехпалых лапах, а именно ногах, И разрывы следовали один за другим, все мельтешило, дергалось, уплывало... Он открыл глаза. Это была Гадра. Ее невозможно было спутать ни с одной другой планетой в Пространстве. Кроваво-пурпурные растения-животные, сливаясь в одну перепутанную, извивающуюся и трепещущую) массу, полуживыми джунглями закрывали Проходы с трех сторон, высились колышущейся, уходящей к сиреневым небеса^, стеной. Из этих джунглей доносился дикий рев, перемежающийся залихватским я пронизительным посристом. Иван знал, кто издает эти звуки. Он стоял по колено в зарослях лилового лишайника-трупоеда и держал в руках спаренный десантный пулемет с разбитым в щепу пластиковым прикладом. Все это ему напоминало что-то, было знакомо, Иван даже не сразу собразил, что его простонапросто отбросило на семнадцать лет назад. Да, он уже стоял точно так же тогда. Стоял и не знал, как быть, как прорваться к лагерю. Две попытки кончились неудачей.. Но он не собирался сдаваться. Его выпихнули из гравилета над самыми джунглями - выпихнули без парашюта, индивидуального антигравитатора, вообще без ничего, вслед сбросили пулемет и пару коробок с патронами. Таково было условие зачетной задачи. В Школе не церемонились с курсантами - раз уж пошеп в Отряд, так терпи да помалкивай, а нет, так пропаливай на все четыре стороны, двери открыты! Да, все это было. И Иван помнил, как он тогда поступил. До лагеря было минут пятнадцать быстрого бега. ,С учетом всех этих непролазных полуживых дебрей - двадцать-двадцать пять. Но звероноиды обложили его кругом. И сидели за ближайшими стволами-туловищами да поджидали. Иван даже видел каким-то непонятным внутренним зрением, как они облизываются и роняют в лишайник набегающую зеленую слюну. Со звероноидами пытались столковаться бесчетное количество раз. И они иногда соглашались, кивали своими жуткими головами-черепами, даже подписывали временные договоры. Но тут же их. нарушали. Ивану говорили сведующие люди, что сами бы звервнойды и непрочь дружить и контактировать с землянами, да рефлексы, заложенные в Них матушкой-природой, были сильнее-стоило звероноиду, пускай и самому смирному, увидать человека, и он начинал истекать слюной, пилообразные зубищи его начинали чесаться, и ничего этот полуразумный абориген не мог с собой поделать, он зверел, наливался похотливо-злобной яростью или наоборот, становился вкрадчиво осторожным, лебезил, припадал к земле, а сам выбирал момент, чтобы вцепиться жертве в загривок. Но как бы ни лютовали звероноиды, они никогда ве ^умерщвляли человека сразу, они не любили мертвечины, даже самой свеженькой, они обжирали человека постепенно, сгрызая мясо с костей, перемалывая -и сами кости... но до тех лишь пор, пока человек этот был жив. Стоило ему Перестать дышать, я звероноиды тут же брезгливо отталкивали тело - лишайник-трупоед довершал начатое. Звероноиды жили в непонятном симбиозе с живыми джунглями. Иногда они появлялись прямо из стволов-туловищ, словно детеныши кенгуру из сумки матери. Разница была в том, что предугадать появление звероноида было невозможно-вроде бы ствол как ствол, ничем неотличающийся от других раскачивающихся полуживых стволов - и вдруг прямо из пурпурной мохнатой коры вылезает лысая угластая головища-череп с клыками, торчащими до висков. В тот раз Иван после двух попыток прорваться с боем, напролом, выбрал самую верную и, пожалуй, единственнук" разумную тактику поведения. Он знал, что инстинкт продолжения рода в звероноидах невероятно силен, что он заглушает все, даже фантастическую их прожорливость. И решил сыграть на родительских чувствах. Звероноидыши всегда выводками вились за матерями и отцами, они привыкли, что их не трогают, что им все дозволено. А Иван взял да и по-своему поступил. Он тогда ринулся вроде бы напролом, в третий раз, разносив клочья очередями здоровенных тварей, тех, что прятались прямо за стволами. Скольких он мог перебить? Пятерых? Десятерых? Но все равно его бы опутали, повалили, начали бы жрать. И Иван не стал воевать, расходовать патроны. Проложив. узенькую тропу в самом начале чащи, он: ухватил железной хваткой за глотку шестиногого слюнявого и потного звероноидыща, сдавил так, что тот засвистел диким посвистом на весь лес. И вся прожорливая братия, чавкая, роняя слюну и облизываясь, так и замерла, не доходя до Ивана с разных сторон метров на пять, на шесть. Они все поняли. И успокоились. Так и добрел Иван до лагеря, провожаемый сотнями, если не тысячами грустных огромных глаз - звероноиды всегда сильно расстраивались и грустили, если им не удавалось добраться до жертвы. А как дошел до ворот, так и отшвырнул детеныша подальше от себя. Звероноиды посопели, погрустили, поухали с обиженным видом переговариваясь меж собою глухим совиным языком, да и убрались обратно в чащу несолоно хлебавши. Он был очень доволен своей находчивостью тогда. А Гуг Хлодрик, еще здоровый, неискалеченный и вечно улыбающийся, хлопнул его по плечу так, что Иван чуть в. пол не ушел на метр, и пробасил: - Быть тебе, Ванюша, большим начальником со временем, нашим родным и любимым отцом-командиром! У-у, голова! Отцом-командиром Иван не стал. Вообще у него дела с продвижением по службе были неважные, хотя многие предрекали ему славное будущее еще со Школы. Что было, то было. Нынешний Иван стоял в обличий Ивана юного и размышлял. Поступить как в тот раз? Нет, ничего не изменится, и его сновка выбросит в подвале-темнице, снова придется висеть и дозревать. Лезть напролом? Еще хуже! Не под землей же ползти до станции, ведь не крот! И не птица, чтоб взлететь без антигравитатора и перепорхнуть через все эту чертово отродье! Из чащи доносился посвист, хрипы слышались, и все заглушал время от времени утробный похотливый рев. А-а, была не была! - решился Иван. Раскрутил над головой пулемет, придерживая его за самый конец ствола, да и зашвырнул далеко в чащобу. Оттуда что-то гулко ухнуло. Но Иван уже не прислушивался. Он уселся прямо в лишайник, зная, что трупоедные ранения-моллюски не трогают живых. Уселся, уперся руками в колени, опустил голову. Пускай жрут! Глядишь, кто-нибудь из ненасытных тварей и подавится, все польза! Иного выхода не было. Он не хотел больше болтаться на цепи вниз головой! В конце концов, он не Буратино какой-нибудь, а судьба злодейка не Карабас-Барабас, чтоб так изгиляться над ним! Пусть жрут со всеми потрохами! Пусть обгладывают! Он будет терпеть! Терпеть, пока срок не выйдет. А там... Что будет там, Иван не знал, надо было еще дотянуть до этого "тама"! Он сидел и не шевелился, старался даже не моргать. Сначала из-за пурпурных стволов выглянула одна лысая голова-череп, уставилась водянистыми голодными буркалами на Ивана. Почти вслед за ней на разных уровнях и со всех сторон стали высовываться десятки точно таких голов. Посвист стих. Звероноиды, осмелев, выходили из-за деревьев, сбивались в кучки, сопели, пыхтели, хлюпали, показывали на Ивана корявыми скрюченными пальцами без ногтей, и похоже, спорили о чем-то. Самые смелые начинали приближаться, пока в одиночку, осторожно, на цыпочках, подгибая обе нижние лапы, словно приседая на них, ц прижимая к груди две пары верхних. Зеленая слюна текла по розоватой в проплешинах шерсти. Но звероноиды-смельчаки не замечали ничего, они видели только Ивана, только очень -вкусный и большой кусок мяса, пристроившийся прямо посреди небольшой полянки. Вслед за смельчаками потянулись другие. Даже детеныши-звероноидыши, подрагивая и обливаясъ потом, ползли между-ногами старших к ^акомой добыче. И Ивану было непонятно, почему они не бросаются на него всем скопом, почему тянут резинуведь они же видят, что он беззащитный, что его можно брать голыми руками?! Он зажмурился. А когда открыл глаза через полминуты, перед ним, с боков и сзади бесновалась сплошная стена из корявых тел, рук, лап, голов-черепов. Звероноиды подпрыгивали, размахивали конечностями, скалились, рычали, свистели, обливались слюной, дико вращали мутными бельмастыми буркалами, скрежетали пилообразными зубищами и клацали огромными клыками. Один, здоровенный и облезлый, может, вожак, а может и просто, местный богатырь-силач, опустился перед Иваном на четвереньки, вздел две верхние лапы, затряс ими угрожающе, приблизил свой угластый череп-голову к самому лицу Ивана и раззявил кошмарную трехведерную пасть, зашипел, забулькал. Ивану стало не по себе. Он и не представлял, что можно увидать такое: перед ним в несколько рядов торчали острейшие изогнутые зубы, которыми хоть бронепластик грызи, с фиолетового усеянного полипами языка текла слюна, а дальше... дальше начиналось неимоверное, будто все внутренности от пищевода до кишечника вдруг раздулись и высветились, причем, все это подрагивало, сокращалось, наползало одно на другое... и жутко воняло. Крепкий Иван был человек, но и его чуть не вывернуло наизнанку. Все! - подумалось ему обреченно. - Сейчас грызть начнут! А может, и целиком проглотят! Надо терпеть! Терпеть! Звероноид-вожак заревел свирепейшим ревом с подвывэнием и захлебом. И будто по команде все стали орать и свистеть втрое громче, яростней, принялись размахивать лайами над головой Ивана,. словно поставили себе целью запугать его во что бы то ни стало до смерти. Зрелище было невыносимое. Но Иван сидел и помалкивал. Он был готов ко всему, к самому худшему. Но вожак вдруг с лязгом захлопнул пасть. И отступил на пол-шага, чуть не раздавив звероноидыша, крохотного и шустрого. Иван ни черта не понимал. Ведь им пора бы уже было приступать к трапезе, чего они выжидают? Вожак принялся махать лапами, обернувшись назад. Заухал по-совиному, принялся клекотать и цокать. Через минуту под руки приволокли совсем облезлого низенького и добродушного на вид звероноида с одним-единственным пучком седой шерсти в паху. Нижние лапы у седого тряслись, буркалы были совсем затекшими, зато углов на черепе было раза в два больше, чем у остальных. Вожак что-то ухнул на ухо старику. И тот разлепив бельма, уставился на Ивана. И вдруг сказал: - Твоя некарашо! Твоя сапсэм плохая! Иван выпучил на звероноида-толмача глаза. Но не стал оправдываться. Вожак снова заухал, запричитал. И седой боязливо присел на корточки, заверещал со страшным акцентом, коверкая все, что только можно коверкать-: - Твоя - прыгай! Твоя - боись! Твоя - не сиди! Некарошо! Так сапсэм нильзя! До Ивана стало доходить. Он немного расслабился, приподняв голову и сказал вяло, уныло: - Твоя сама прыгай и боись! Моя-сиди. Толмач перевел вождю. И у того из глаз полились вдруг огромные слезы такие же зеленые, как и слюна. Он стал грустным.. Иван даже пожалел его, проникшись неожиданно для себя заботами вожака и его печалью. Но что он мог поделать! Не прыгать же перед ними, не стенать же?! - Твоя - сапсэм нэвкусная! - дрожащим жалобным голоском протянул старичок-толмач. - Твоя трава нэ станет, жрать! - Он ткнул в лишайник-трупоед отекшим розовым пальцем. И тоже заплакал. - Так некарошо, ай, ай! - Ну что ж поделаешь, - скорбно ответил Иван. Он видел, что 3вероноиды кучками и поодиночке разбредаются с полянки. Детишки убежали почти все, им, видно, стало рядом со скучным куском мясом неинтересно, тоскливо. Иван встал нехотя, еле-еле, будто он выбился из последних сил, ссутулился, сунул руки в карманы. На секунду в глазищах вожака сверкнул интерес, мохнатые уши встало торчком. Но Иван так поглядел на облезлого здоровяка, что тот снова зарыдал, да еще пуще прежнего. - Моя пошла с твоя! - заявил вдруг Иван горестным и потерянным тоном. - Не-е-ет! - испуганно отмахнулся толмач. - Никак нильзя! Наша долга кушать нэ сможет! Уходи! Но от Ивана не так-то просто было отвязаться. Он почувствовал, в чем его сила, и банным листом прилип к вожаку. Тот долго ухал, бил себя в грудь лапами. Но в конце концов осклабился, проревел что-то невразумительное. И поплелся на трех лапах, помогая время от времени четвертой, к деревьям-животным. Иван пошел за ним. Рядышком семенил старичоктолмач и с опаской поглядывал на несъедобного Ивана. А тому думалось, что пора бы и возвращаться, неужто еще срок не истек, неужто ему тут торчать и "горчатьрА вдруг все переменится?! Вдруг он не выдержит, сбросит случайно маску унылости, а на него сразу набросятся?! Что ни говори, а соседи опасные, лучше бы подальше от них держаться! Но Иван сумел справиться с тревогами, сейчас нельзя было давать завладеть душою и мозгом. - Наша дома! Уходи! - сказал толмач, когда они подошли к бочкообразному пурпурному стволу. Иван покачал головою. Опустился на корточки, показал пальцем на дерево и сквозь слезы просопел так тяжко и грустно, что ему самому стало жалко и себя и этих несчастных: - Моя - туда! Моя - туда-а-а! Минуты три они все вместе рыдали перед деревом-бочкой. Ивану даже пришлось похлопать cocтрясающегося в плаче вожака по голой волдыристой спине, успокаивающе, по-дружески. Вожак и вовсе захлебнулся в слезах и слюне. Но подполз к мохнатой коре, просунул куда-то лапу, раздвинул что-то... И Иван увидал довольно-таки широкий проход внутрь дерева. - Туда-а-а! - снова просопел он и затряс в указываемом направлении дрожащим пальцем. Вожак столмачем поухали, попричитали... И они все вместе полезли в отверзшуюся дыру. В дереве было два хода - один наверх, другой вниз. Причем ходы эти не были искусственного происхождения. Ивану показалось, что это не ходы даже, а что-то наподобие пищеводов, кишок, а может, и вен, артерий дерева-животного. Он все хорошо видел, потому что изнутри мохнатая кора была почти прозрачной, наружный свет проходил сквозь нее как сквозь запыленное и мутное стекло. Они стали спускаться вниз. Лаз расширялся. И через несколько метров Иван заметил, что множество подобных лазов, одни поуже, другие пошире, сходились в довольно-таки большой и полутемной, лиловатой утробе-пещере. Да тут был целый мирневедомый, странный! Это был. самый настоящий симбиоз абсолютно различных живых существ! Иван запнулся - а может, и не абсолютно?! Нет, это надо спецам разбираться! И чем они только там в лагере занимаются?! Ему вспомнилось, что ведь с этого момента, с этого дня и часа прошло целых семнадцать лет! Неужто они так и не докопались ни до чего?! Похоже, что нет, иначе бы Иван еще перед отлетом узнал бы об этом! Вот ведь обормоты, вот бездельники! Да всем этим космобиологам-и земным, и лагерным, грош цена после этог^ Но Иван успокоился почти сразу, вспомнив и другое - ведь он проработал на Гадре очень долго, годы- и ни черта не. знал, не догадывался даже! Так чего ж других винить! Ладно, еще разберемся! Успеется! По утробе шныряли туда и сюда звероноиды - самки, детеныши, самцы, переползали с места на место дряхлые старики, разучившиеся ходить. Многие, оттянув от стеночек или пола живые и словно резиновые округлые клапаны, скрывались и переползали куда-то. - Моя-туда-а-а! - прорыдал он и вцепился в верхнюю лапу толмача. Вслед за вожаком они протиснулись в липкий сыроватый лаз, съехали прямо на задницах по скользкому желобу-трубе, тоже какому-то живому, дышащему, и очутились в еще большей утробе. Все в ней было оплетено странными красноватыми сосудами-лианами. А еще там были ниши-соты и множество, тысячи, десятки тысйч ниш-сот, размещенных в стенах на разных уровнях. Это было настолько интересно и неожиданно, что Иван замер. Изо всех ниш на него смотрели глаза звероноидов, но не такие, как у тех, привычных, а совсем другие, более осмысленные, огромные, ясные. Иван оживился, выпрямил спину, вскинул голову... И почувствовал на себе вдруг плотоядный взгляд вожака видно, добыча, вновь становилась для него "вкусной". Иван захотел пригорюниться, сделаться унылым, тоскливым, расслабленным. Но у него почему-то не получилось это во второй раз. И он увидел, как побежала из пасти вожака слюна, как заскрежетали зубища, как высунулся кончик языка, как начала вставать дыбом реденькая розоватая шерстка. А из сот все глазели и глазели. Иван не знал, куда смотреть, на что реагировать. - Твая - карошая! - Твая - опять вкусная! - радостно, заголосил вдруг старичок-толмач и тоже захлебнулся в собственной слюне. Она начали подступать к Ивану, не спуская с него плотоядных поблескивающих глаз. На этот раз не уйти! - подумалось ему. - Все, крышка! Пилообразные зубы щелкнули у щеки, обдало вонючим дыханием, обрызгало слюной, отекшая лапа легла на плечо, другая сдавила горло. Иван стоял словно обвороженный и не пытался сопротивляться. Он почувствовал, как затрещала ткань комбинезона, раздираемая зубами толмача. И снрва задрал голову к нишам-сотам. Оттуда с любопытством следило за происходящим множество глаз. Но никто не шевелился, не пытался выбраться наружу, присоединиться к пиршеству. Липкий противный язык обслюнявил Ивану лицо - ото лба до подбородка, клыки клацнули у носа. И он вдруг обрел силы - резко отпихнул от себя вожака, ударом кулака сбил с ног толмачасластену. И был готов драться! Драться до последней капли крови, до последнего дыхания...