– А мне лично кажется, – добавила Амелия Робинсон, – у брака с вдовцом все-таки есть одно преимущество. Кто-то другой уже сгладил острые углы до тебя; объездил его, если хочешь. И еще к такому возрасту у мужчин плотское вожделение давно угасает, а значит, молодой жене не грозят особенные неприятности и унижения.
В вихре яблоневого цвета послышалось сдержанное хихиканье.
– И все-таки, – поразмыслив, изрекла Люси Пиппин, – это неплохая штука – жить в большом доме, раскатывать в экипаже, запряженном четверкой лошадей, а летом выезжать в Лондон, или в Бат на воды, или в Брайтон купаться в море… хотя мистеру Мандею и сорок пять лет.
Остальные девчонки заверещали и принялись осыпать ее лепестками, и никто не визжал громче и не бросал больше лепестков, чем Виктория Форестер.
Тристран Тёрн, будучи в возрасте семнадцати лет и на полгода старше Виктории, наполовину проделал путь от мальчика к мужчине и в обоих ролях чувствовал себя одинаково неуютно. Наиболее выдающимися частями его внешности казались острые локти и кадык. Волосы ему от природы достались русые, цвета мокрой соломы, и всегда топорщились в разные стороны, как он ни старался их пригладить гребнем или водой.
Был Тристран болезненно застенчив, что по примеру многих болезненно застенчивых людей компенсировал излишней шумностью в самые неподходящие моменты. Частенько он делался самодоволен, как и любой семнадцатилетний юнец, перед которым, по его мнению, лежит весь мир. Иногда Тристран мечтал: работая в поле или стоя за высоким прилавком деревенского магазина «Мандей и Браун», он воображал себя мчащимся на поезде в Лондон или Ливерпуль или пересекающим бескрайние воды Атлантики на пути в Америку. И там, в далеких землях, среди дикарей, в мечтах он сколачивал огромное состояние.
Временами ветер дул с той стороны стены, принося запах мяты, тимьяна и красной смородины, и тогда огонь в деревенских каминах начинал испускать язычки странного цветного пламени. Когда дул этот ветер, отказывались работать даже простейшие приспособления, к примеру, фонари и серные спички. В такие дни обычные мечты Тристрана сменялись путаными фантазиями о странствиях по опасным лесам, о принцессах, заключенных в башни, о рыцарях, троллях и русалках. Когда на Тристрана находило подобное настроение, он в одиночку уходил из дома и подолгу лежал на траве, глядя в звездное небо.
Мало кто из нас видел звезды такими, как народ тех дней: в наших городах по ночам слишком много света. Но для жителей Застенья звезды сияли, будто иные миры или мечты, бессчетные, как деревья в лесу или листья на дереве. Тристран смотрел в мерцающую темноту небес, пока разум его совершенно не опустошался, и тогда он шел домой, падал на кровать и засыпал как убитый.
Нескладное, долговязое создание с огромным внутренним потенциалом, он был бочкой динамита, ожидающей, что некто или нечто однажды подожжет фитиль; но этого все не происходило, и по вечерам Тристран помогал отцу на ферме, а днем работал на мистера Брауна приказчиком в «Мандей и Браун».
«Мандей и Браун» – так назывался деревенский магазин. На складе там хранилось много товаров повседневного спроса, но большую часть доходов магазин получал с помощью списков. Деревенские жители вручали мистеру Брауну списки того, что им нужно, от мясных консервов до лекарств для овец, от рыбных ножей до каминной плитки; приказчик составлял большой общий перечень заказов, который мистер Мандей брал с собой, запрягал подводу двумя рослыми лошадьми и ехал в ближайший город графства. Возвращался он через несколько дней, до отказа набив экипаж надобными товарами.
Был холодный и ветреный вечер в конце октября, в один из дней, когда дождь все время собирается, но толком так и не идет. Виктория Форестер вошла в магазин «Мандей и Браун», неся листок, исписанный аккуратным почерком ее матери. Девушка позвонила в колокольчик у прилавка, желая, чтобы ее обслужили.
Когда из боковой двери вышел Тристран Тёрн, она, кажется, немного огорчилась.
– Добрый вечер, мисс Форестер.
Девушка сдержанно улыбнулась в ответ и протянула Тристрану свой список. Он гласил:
1/2 фунта саго
10 коробок сардин
1 бутылка грибного кетчупа
5 фунтов риса
1 банка светлой патоки
2 фунта смородины
1 бутылка кошенили
1 фунт леденцов
1 шиллинговая коробка какао от Раунтри
3 коробки полировки для ножей от Оуки
6 коробок ваксы «Брунсвик»
1 упаковка желатина от Суинборна
1 бутылка мебельной мастики
1 половник
1 дуршлаг (за девять пенсов)
1 стремянка
Тристран прочитал список, выискивая в нем тему для разговора: ему очень хотелось обменяться с девушкой хоть парой фраз.
Словно со стороны он услышал собственный голос:
– Похоже, у вас собираются готовить рисовый пудинг, мисс Форестер.
Едва выговорив эти слова, он тут же осознал их глупость и неуместность. Виктория поджала свои красивые губки, взмахнула длинными ресницами и отвечала:
– Да, Тристран. У нас собираются готовить рисовый пудинг.
И добавила, улыбнувшись:
– Матушка считает, что рисовый пудинг – лучшее средство для предупреждения простуды и прочих осенних болезней.
– А моя матушка, – признался Тристран, – всегда делает ставку на пудинг из тапиоки.
Он насадил список на специальный штырь на прилавке.
– Большинство заказов мы можем доставить вам завтра утром, а остальное – в начале следующей недели, когда мистер Мандей поедет в город.
Порыв ветра промчался по деревне – такой сильный, что стекла в окнах задребезжали, а флюгера на крышах закрутились как сумасшедшие, уже не в силах отличить север от запада и восток от юга.
Огонь, горевший в камине в «Мандей и Браун», подпрыгнул и заиграл зелеными и красными языками, сверкая серебряными искрами, – так бывает, если бросить в пламя пригоршню железных опилок.
Ветер дул с востока, из Волшебной Страны, и Тристран Тёрн внезапно почуял прилив небывалой отваги, какой он в себе и не предполагал.
– Знаете что, мисс Форестер, – сказал он, – я освобожусь через несколько минут. Может быть, вы позволите проводить вас до дома? Мне ведь с вами почти по пути.
Он ожидал ответа, чувствуя, что сердце бьется у него где-то в горле. Немало позабавленная Виктория смотрела на него большими серыми глазами. Лет через сто, не меньше, она наконец ответила:
– Хорошо.
Тристран помчался в кабинет мистера Брауна и сообщил ему, что уходит домой сейчас же. Тот не особенно возражал, хотя добавил недовольно, что когда он, мистер Браун, был моложе, он не только задерживался в магазине до позднего вечера и уходил последним, но частенько оставался ночевать под прилавком, используя вместо подушки свое пальто.
Юноша согласился, что в таком случае ему, Тристрану, крупно повезло, и пожелал мистеру Брауну доброй ночи. После чего схватил собственное пальтецо с вешалки, а новую шляпу-котелок – со шляпной стойки, и выскочил на улицу, где на мостовой его поджидала Виктория Форестер.
Осенние сумерки сгущались быстро, и пока молодые люди шли рядом, вечер успел превратиться в раннюю ночь. Тристран чувствовал в воздухе отдаленный запах зимы – смесь ароматов ночного тумана, первых заморозков и палой листвы.
Они шагали извилистой дорожкой по направлению к ферме Форестеров; в небе висел узкий серп луны, во тьме пылали огромные звезды.
– Виктория… – через некоторое время начал Тристран.
– Да, Тристран, – отозвалась девушка, которая, согласившись на прогулку, успела подготовиться ко многому.
– Ты не сочтешь за наглость с моей стороны, если я тебя поцелую?
– Сочту, – холодно отрезала Виктория. – И за очень большую наглость.
– А-а, – ответил Тристран.
Они поднялись на холм в полном молчании. С вершины холма были хорошо видны огоньки Застенья; теплые окошки, за которыми горели свечи и лампы, казались уютными и манящими. А над головами молодых людей сверкали мириады звездных огней, они вспыхивали и пылали ледяным пламенем, страшно далекие, неохватные для человеческого ума.