И он был тем человеком, который написал «Строчки о Празднике холодной еды» и цикл стихов «Красные утесы» среди всех прочих.
Вэньгао в разумной степени (но вполне оправданно) гордился своими собственными стихами, но он был также хорошим читателем и хорошим судьей, и знал, чьи стихи стоит заучивать наизусть. Кто заслуживает такого взгляда, как сейчас у этой юной девушки.
– Ты пьешь чай, дорогой друг? – воскликнул Чэнь с шутливым отчаяньем. – Я рассчитывал на твое вино с пряностями!
– Тебе его принесут, – серьезно ответил Вэньгао. – Мои врачи считают, что чай для меня полезнее в это время дня. Иногда я делаю вид, что слушаюсь их, – он бросил быстрый взгляд на свою служанку. Она кивнула и пошла назад к дому.
– Наверное, он и для меня полезнее, – рассмеялся Чэнь. Он повернулся. – Полагаю, это придворный Линь Ко? Ваша покойная жена была моей дальней родственницей.
– Это правда, уважаемый господин. Очень любезно с вашей стороны об этом вспомнить и узнать меня.
– Едва ли! – Чэнь снова рассмеялся. – Они были одной из лучших семей в Сэчэне. Мы же были «бедные-но-честные» студенты, мы еще только учились.
Вэньгао знал, что это неправда, но это типично для Чэня. Девушку он представил сам.
– А это госпожа Линь Шань, дочь мастера Линя и его покойной жены. Он привез ее посмотреть на пионы.
– И правильно сделал, – одобрил Чэнь. – Великолепие этих цветов не нуждается в еще большем украшении, но красоты слишком много не бывает.
Отец казался таким счастливым, что это забавляло. Дочь…
– Вы слишком добры, учитель Лу. Это поэтическая ложь – предполагать, будто моя красота может обогатить чем-то Еньлин весной.
Улыбка Чэня стала сияющей, его восторг был явно непритворным.
– Значит, вы считаете поэтов лжецами, госпожа Линь?
– По-моему, мы должны ими быть. Жизнь и историю надо приспосабливать к нуждам наших стихов и песен. Поэма – это не летопись, как исторические хроники, – с этими словами она посмотрела на Си Вэньгао и позволила себе – в первый раз – смущенно улыбнуться.
«Мы. Наших».
Вэньгао смотрел на нее. Ему опять захотелось стать моложе. Он помнил, как был моложе. У него болели колени. И спина тоже, пока он стоял. Он осторожно сделал движение, чтобы снова сесть.
Лу Чэнь шагнул к стулу и помог старику. Постарался, чтобы это выглядело проявлением уважения, учтивости, а не покровительственной помощью нуждающемуся в ней. Вэньгао улыбнулся ему снизу и жестом пригласил двух мужчин сесть. Стульев было всего три, он не знал, что придет девушка.
Эта девушка потрясала.
Он спросил, потому что не мог сдержаться, хотя задавать этот вопрос было слишком рано.
– Старый друг, сколько мы можем пробыть вместе?
Чэнь не позволил ни на йоту угаснуть своей улыбке.
– А! Это зависит от того, насколько хорошим окажется вино, когда его принесут.
Вэньгао покачал головой.
– Скажи мне.
Здесь не было тайн. Отец и дочь Линь должны знать – все знали, – что Чэня сослали на остров Линчжоу. Говорили, что помощник первого министра Кай Чжэнь – человек, которого Вэньгао презирал, – теперь заведует такими делами, так как первый министр постарел.
Вэньгао слышал разговоры, что на Линчжоу водятся десятки видов пауков и змей, которые способны убить человека, и что вечерний ветер приносит болезнь. Там были тигры.
Чэнь тихо произнес:
– Полагаю, я могу остаться на одну-две ночи. Меня сопровождают четыре охранника, но пока я продолжаю двигаться на юг и даю им еду и вино, думаю, мне позволят иногда останавливаться и навещать друзей.
– А твой брат?
Младший брат, тоже ученый со степенью «цзиньши», также отправился в ссылку (семьи редко избегали той же участи), но не так далеко, не туда, где его ждала смерть.
– Чао с семьей живет на ферме у Великой реки. Я еду в ту сторону. Моя жена с ними и останется там. У нас есть земля, мы можем ее возделывать. Иногда зимой они, возможно, будут есть орехи, но…
Он оставил мысль не законченной. У Лу Чао, младшего брата, была жена и шестеро детей. Он сдал экзамены на удивление рано, занял третье место в тот год, когда его старший брат стал первым. Получил положенные награды, занял очень высокий пост, дважды его отправляли послом к сяолюй, на север.
Он также постоянно возражал, выступал при дворе и в письменных докладах против «новой политики» Хан Дэцзиня, осторожно и успешно спорил, со страстью.
За это приходится платить. Несогласие и оппозиция стали теперь неприемлемы. Но младший брат не был поэтом и мыслителем, который формировал интеллектуальный климат их времени. Поэтому его отправили в ссылку, да, но позволили попытаться выжить. Как и самого Вэньгао сюда, в свой собственный сад, в своем собственном городе. Несомненно, Кай Чжэнь мог считать себя способным на сочувствие человеком, благоразумным слугой императора, внимательным к заповедям учителей.