Мама глубоко вздохнула.
— Почему с тобой всегда так сложно, Сережа? — Она присела и положила дохлое насекомое на край стола. — Нельзя же так! Что тебе сделали бабочки? Кто дал тебе право судить их?
Я опять смешался.
— Не знаю. Мне просто казалось… Хорошо, я больше не буду так делать.
Мама кивнула.
— Будем считать, что ты принес свои извинения. Кушать будешь?
— Ага. — Мне все еще было неловко. — А что у нас на обед?
— Картошка с курой. И еще там суп, по-моему, оставался.
— Понятно, — я отвернулся к окну. — Через минуту приду, можешь пока положить картошки…
Мама встала и подошла ко мне.
— Тебя что-то беспокоит, сынок?
— Да, — слегка помедлив, ответил я. — Ты знаешь, что Пашка улетает сегодня?
— Неужели сегодня?
Я повернулся к маме и увидел на ее лице плохо скрываемую печаль.
— Ты тоже хочешь улететь, да? — продолжала она. — Тебя ведь с самого детства тянет в космос.
— Мне скоро семнадцать, мама, — я с трудом выплевывал лживые слова. — Ты же знаешь, что я еще мал для этого…
— Сережа, на тебе лица нет. — Мама смотрела на меня озабоченно. — Не обманывай меня. Я же знаю, что ты хочешь лететь.
— Ты права, — сказал я, и, как только произнес это, мне стало легче. — Я очень хочу в космос. Я мог бы взять тебя с собой. Конечно, жить вместе нам не разрешат — правила Академии, но ты могла бы обосноваться рядом…
— На следующий год, — было заметно, что мама все для себя решила, — когда тебе исполнится восемнадцать, я отпущу тебя. Полетишь на Марс или сразу на Край. Школу ты уже окончил, образование завершишь заочно. Мне все равно не разрешат лететь — здоровье уже не то. А пока побудешь со мной. Одной мне будет сложно со всем здесь управляться…
Я слушал и понимал, что никуда она меня не отпустит. Она уже потеряла отца на Фронтире, теперь она просто боится, что я тоже погибну. «Космос жесток, человек не приспособлен для жизни там, и каждый день за пределами уютной Земли — это борьба, схватка человека и древней страшной стихии» — так говорил наш учитель по космологии. Он, конечно же, был прав.
— Хорошо, мама, — сказал я, чтобы успокоить ее. — Пойдем обедать…
Она кивнула и вышла из комнаты. Я последовал за ней.
А после трапезы поспешил к Пашке, чтобы помочь ему со сборами и проводить до космодрома.
Пашка встретил меня приветливо, но я чувствовал, что ему стыдно передо мной. Еще бы — он улетал в космос, к самым дальним его рубежам, улетал, чтобы работать и учиться, ну и, конечно, чтобы прославиться, а я оставался на Земле, оставался практически в полном одиночестве. Рожденный ползать летать не может…
Мне невольно вспомнились расчлененные бабочки. Наверное, я отрывал им крылья не потому, что искал пресловутую правду, похоже, я попросту им завидовал.
— Ну что ж, — Пашка в очередной раз оглядел собранные в дорогу вещи. — У нас есть минут десять. Примерно.
Последнее время мой друг частенько читал вслух импровизированные стихи. Не всегда они были в тему, не всегда хороши, но затыкать его ни я, ни Наташа не решались.
Мы сидели и молчали примерно минуту. Затем поднялись и направились к двери. Я взял чемодан, Пашка нацепил на плечи рюкзак.
— Вот и все, Сережка, — сказал он, и глаза его странно расширились. — Ухожу… Жалко. Жалко, что ты не сможешь посмотреть, что там. Что меня ждет. Все будет в порядке. Надеюсь.
— И я надеюсь, — мне нелегко было придавать своему голосу бодрый тон. — Устроишься на работу, получишь место заочника в Академии — все будет хорошо! А потом как-нибудь вспомнишь о старых друзьях и заскочишь к нам…
— Да, — Пашка представлял себе расписываемые мною картины, только что-то его все же смущало. — Лучше ты прилетай! На Фронтир. Мы будем там лучшей командой. Мы же одни такие одаренные!
Серьезно, Сережка! Бросай все. Прилетай тоже!
— Мама обещала на следующий год, — грустно сказал я. — Ну, пускай даже я прилечу, ты все равно будешь скучать по Наташе…
Пашка словно уменьшился в росте на несколько сантиметров, как будто его придавило тяжестью самой судьбы.
— Я обязательно вернусь. Вернусь за Натой! — воскликнул он. — Клянусь! Ты за ней присматривай. Пока что. Договорились?