— Аврора, — пытался протестовать я, — одумайтесь, сейчас мне не до шуток…
Но она уже повесила трубку. Повернувшись к Тони, я обессиленно откинулся в кресле, грустно разглядывая чудом уцелевшую катушку с лентой из разбитого автоверса.
— Похоже, я погиб, — сказал я. — Это же надо придумать: «Напишите сами!»
— Она ненормальная, — согласился Тони.
— Да, — грустно подтвердил я, — у нее навязчивая идея. Воображает себя феей поэзии, сошедшей на грешную землю, дабы возвратить искру божью реликтовому племени поэтов. Вчера она вдохновенно пересказывала легенду о Меландер и Коридоне. Не удивлюсь, если узнаю, что эта дама всерьез ожидает, чтобы какой-нибудь юный поэт отдал за нее жизнь.
Тони согласился.
— Правда, Аврора кое-что упустила. Полсотни лет назад отдельные оригиналы еще писали стихи сами, но таких стихов не читал уже никто. Теперь уже никто сам не пишет. Зачем, когда есть автоверс?
Я согласился, хотя в этом вопросе Тони был не вполне объективен. Он был глубоко убежден в том, что современные литературные произведения не только совершенно непонятны читателям, но не могут быть даже толком написаны. Его автоматический роман был рассчитан на десять с небольшим миллионов слов. По его мысли, роман должен был пополнить коллекцию тех колоссов на глиняных ногах, которые, как гигантские башни, возвышаются вдоль всего пути развития литературы, повергая в ужас незадачливых путников. На горе себе, Тони не потрудился распечатать свой шедевр, а барабан машинной памяти, где он был закодирован, уничтожили во время вчерашнего налета.
Мне тоже здорово досталось. Один из моих автоверсов уже довольно давно проводил транслитерацию «Улисса» Джойса при помощи древнегреческого алфавита. Это забавное академическое упражнение имело целью дать объективную оценку знаменитого романа, установив степень соответствия его транслитерации языку гомеровской «Одиссеи». Весь этот труд тоже безвозвратно погиб.
Мы сидели, глядя на пятую виллу под ранними солнечными лучами. Ярко-красного «кадиллака» не было видно — должно быть, Аврора разъезжала по Пурпурным Пескам, привычно восхищая завсегдатаев кафе. Я прошел на террасу, присел на перила и снял трубку телефона.
— Обзвоню-ка я всех, прикинем наши перспективы.
Я набрал первый номер.
— Написать самому? — переспросил Раймонд Майо. — Пол, ты спятил.
— Самому? — рассмеялся Зиро Парс. — О чем говорить, одной левой. Ха-ха-ха!
А Фэрчайлд де Миль сказал:
— Это выглядит весьма экстравагантно, но…
Курт Баттеруорт протянул с легкой издевкой:
— А сам-то ты не пытался? Может, научишь?
Марлен Маклинтик испугалась:
— Милый, я не пойду на такое: вдруг это повлечет травму какой-нибудь мышцы. Как тогда я буду выглядеть?
Сигизмунд Лютич сказал:
— Нет, старик, я все это давно забросил. Перешел на электронную скульптуру. Представляешь себе — плазменные модели космических катаклизмов.
Робин Сандерс, Макмиллан Фрибоди и Анхель Пти ответили коротко: «Нет».
Тони принес мне бокал «мартини», и я возобновил свои попытки.
— Бессмысленно, — сказал я наконец, бросая трубку. — Никто теперь сам не пишет. Хватит прятаться от правды. Да и чего требовать от других, когда мы сами беспомощны, как слепые котята.
Тони ткнул в записную книжку.
— Остался еще один. Позвони и ему для порядка.
— Тристрам Колдуэлл… — вспомнил я. — Этакий робкий мальчик с атлетической фигурой. У него вечно что-то ломалось в автоверсе. Что ж, попытка не пытка.
На звонок ответил мелодичный женский голос:
— Тристрам? Да, похоже, он где-то здесь.
Послышались звуки любовной возни, аппарат раза два упал на пол. Наконец Колдуэлл овладел трубкой.
— Привет, Рэнсом. Чем могу служить?
— Тристрам, — сказал я, — думаю, что вчера тебе, как и всем прочим, нанесли неприятный визит. В каком состоянии твой автоверс?
— Мой автоверс? В отличном.
— Что?! — завопил я. — Твой автоверс невредим? Тристрам, соберись и слушай меня, не отвлекаясь ни на секунду.
Я кратко ввел его в курс дела. Он рассмеялся.
— Вот забавно, правда? Отличная шутка! А ведь она права: может быть, пришел срок вернуться к старому доброму ремеслу.
— К черту старое доброе ремесло! — охладил я его. — Главное для меня сейчас — вовремя сверстать номер. Если твой автоверс работает, мы спасены.
— Хорошо, Пол, дай мне пару минут, чтобы посмотреть на аппарат. Последнее время мне было не до него.
По звуку шагов и нетерпеливым воплям девушки, которую Колдуэлл урезонивал издалека, мне показалось, что он пошел во двор. Стукнула дверь, послышался странный скрежет, как будто перебирали груду металлолома. «Странное место избрал Тристрам для хранения автоверса», — подумалось мне. В трубке что-то затрещало.
Наконец Тристрам вернулся к аппарату.
— Мне очень жаль, Пол, но, похоже, она побывала и у меня. Автоверс превращен в кучу обломков. — Он помолчал немного, слушая проклятия, которыми я облегчал душу, а затем сказал: — А она всерьез говорила, чтобы писать самим? Ведь ты именно об этом спрашивал?
— Конечно, — ответил я. — Поверь, Тристрам, я готов напечатать любую чушь, лишь бы Аврора одобрила ее. Не завалялось ли у тебя что-нибудь такое?
Тристрам фыркнул в трубку.
— А знаешь, старина, завалялось. Я уже отчаялся это издать, но, к счастью, еще не выкинул. Сделаем вот как: я кое-что подправлю и завтра доставлю тебе. Пяток сонетов, парочка баллад… Надеюсь, это тебя выручит.
Следующим утром я открыл пакет с творениями Колдуэлла и уже через пять минут понял, что он жульничает.
— Узнаю нашего лукавого Адониса, — сказал я Тони. — Знакомые ассонансы и женские рифмы, характерно плавающая цезура… Все ясно: изношенная головка принтера и пробитый конденсатор выпрямителя. Уже не один год я подчищаю эти огрехи. Значит, его автоверс все же работает!
— И что ты собираешься делать? — спросил Тони. — Ведь он будет стоять на своем.
— Само собой. Впрочем, и из этого материала можно кое-что использовать. Да пусть хоть весь номер состоит из стихов Тристрама Колдуэлла!
Я начал складывать листки в пакет, чтобы отнести к Авроре, как вдруг на меня нашло озарение.
— Тони, есть блестящая мысль! Отличный способ излечить эту стерву от иллюзий и заодно рассчитаться с нею. Используем Тристрама и внушим Авроре, что все его стихи написаны от руки. Стиль у него архаичный, темы — как раз в ее вкусе. Только посмотри: «Поклонение Клио», «Минерва Двести Тридцать Первая», «Немотствующая Электра». Аврора согласится все это издать, к концу недели выйдет тираж, а потом — только вообрази! — выяснится, что эти стишата — якобы крик растревоженной души Тристрама Колдуэлла — не более чем размноженный типографией продукт полуисправного автоверса, бормотание разлаженного компьютера.
— Отличная идея! — радостно подхватил Тони. — Будет ей урок на всю жизнь. Думаешь, она клюнет на эту приманку?
— А чем мы рискуем? Ведь она абсолютна убеждена, что мы все сядем за столы, дружно очиним перья и накропаем серию классических образцов поэтического творчества на темы «День и ночь», «Зима и лето» и так далее в том же духе. Какую бы чушь ни выдал Колдуэлл, Аврора примет ее с восторгом. А ведь наш договор касается единственного выпуска, за который отвечает она сама. Должна же она где-то брать материал.
Мы тут же и начали. Весь день я накручивал Тристрама рассказами о бурном восторге, который вызвали у Авроры его стихи, и о том, с каким нетерпением она ждет его новых произведений. На следующий день поступила очередная партия: к счастью, все творения Колдуэлла были написаны от руки, а выцветшие чернила исключали всякое подозрение в том, что они прошли через автоверс. Меня это только радовало, ибо укрепляло версию о самостоятельности автора. Восторг Авроры был неподделен, она не высказала ни малейших сомнений насчет авторства, ограничась несколькими непринципиальными замечаниями.