— Но мы всегда корректируем текст перед публикацией, — сказал я Авроре. — Система образов в оригинале не может быть безукоризненной, к тому же число синонимов в данном тезаурусе чересчур велико… — Тут я опомнился и быстро поправился: — Будь автор хоть человек, хоть робот, принципы редактирования неизменны.
— Неужто? — спросила Аврора, не скрывая насмешки. — И все же мы оставим все именно так, как написал автор.
Я не рискнул оспаривать ее позицию, впрочем, достаточно уязвимую; просто подхватил одобренные рукописи и поторопился к себе. Тони тем временем терзал телефон, выжимая из Тристрама новые порции стихов. Прикрыв трубку рукой, он поманил меня.
— Тристрам скромничает. Думаю, он хочет повысить ставку. Клянется, что больше ничего не сочинил. Может, выведем его на чистую воду?
— Рискованно, — возразил я. — Если Аврора узнает, что мы вытворяем, она может выкинуть любой фортель. Дай-ка его мне. — Я взял трубку. — Тристрам, что случилось? Времени мало, а материала у нас не хватает. Укороти строку, старина, стоит ли тратить ленту на александрийский шестистопник?
— Что ты имеешь в виду, Пол? Я поэт, а не завод. Я пишу лишь тогда, когда твердо знаю, что и как сказать.
— Звучит прекрасно, — парировал я, — но у меня еще пятьдесят пустых полос, а в запасе всего несколько дней. Ты дал материала на десять полос — ну, и продолжай в том же духе. Сколько ты сделал сегодня?
— Работаю над сонетом… мне кажется, там есть кое-какие открытия. Между прочим, я посвятил его Авроре.
— Великолепно, — сказал я. — Не забывай о лексических селекторах. И чти золотое правило: идеальное предложение содержит одно-единственное слово. Что у тебя еще есть?
— Да ты что! Больше пока ничего. Отделка сонета займет неделю, а то и год.
Я чуть не проглотил телефонную трубку.
— Тристрам, что случилось? Ты не заплатил за свет? У тебя отключили электричество?
Вместо ответа Колдуэлл повесил трубку.
— Один сонет в день, — сказал я Тони. — Господи, да он, похоже, и вправду перешел на ручной режим. Он сошел с ума: ведь в этих устаревших схемах сам Эдисон не разберется.
Оставалось лишь ждать. Следующий день не принес новых стихов, второй — тоже. Слава богу, Аврору это ничуть не встревожило. Взыскательность Тристрама ее даже обрадовала.
— Вполне достаточно даже одного стихотворения, — заявила она. — Ведь это завершенное, законченное выражение своего «я», не нуждающееся в каких-нибудь добавлениях. В нем запечатлена частица вечности. — Аврора задумчиво расправила лепестки гиацинта. — Может быть, он нуждается в каком-то поощрении? — спросила она.
Было ясно, что она хочет познакомиться с Тристрамом.
— А вы пригласите его к обеду! — пустил я пробный шар.
Аврора расцвела.
— Я так и сделаю, — решила она и протянула мне телефонную трубку.
Звоня Колдуэллу, я ощущал зависть и обиду. Знакомые рисунки на фризе, как и прежде, рассказывали о Меландер и Коридоне, но я был слишком углублен в себя и не ощущал приближения трагедии.
Все следующие дни Тристрам и Аврора не разлучались. По утрам горбатый шофер увозил их в Восточную Лагуну на пустующие киносъемочные площадки. Вечерами, сидя один на своей веранде, я следил за огнями пятой виллы, и до меня доносились едва внятные отрывки их бесед и тихие музыкальные фразы.
Я бы солгал, сказав, что их связь ранила меня; преодолев первую вспышку огорчения, я стал безразличен ко всему этому. Вероломное курортное утомление овладело мною, я погрузился в безнадежное отупение, ни надежда, ни разочарование не тревожили меня.
Потому, когда через три дня после своего знакомства Тристрам и Аврора предложили нам всем поохотиться на песчаных скатов в Восточной Лагуне, я охотно принял приглашение, рассчитывая рассмотреть эту пару поближе.
Начало пути не предвещало неприятностей. Влюбленные сели в «кадиллак»; мы с Раймондом Майо следовали за ними в «шевроле» Тони Сапфайра. Через заднее голубоватое стекло их машины видно было, что Тристрам читает Авроре свежий панегирик. Оставив машины, мы направились к абстрактным кинодекорациям, открывавшим песчаные лабиринты. Тристрам и Аврора нежно взялись за руки. Весь в белом от костюма до пляжных трусов, Тристрам выглядел щеголем из свиты Эдуарда VII на лодочной прогулке.
Шофер тащил корзины с едой, а Раймонд и Тони — сети и гарпунные ружья. За песчаными валами замерли в спячке тысячи скатов, их плоские тела блестели на солнце.
Мы устроились под тентом, и Раймонд с Тони предложили план охоты. Затем, соблюдая дистанцию, мы стали друг за другом спускаться к лабиринту. Тристрам взял Аврору под руку.
— Ты раньше не охотился на скатов? — спросил он меня, когда мы оказались в одной из нижних галерей.
— Ни разу, — сказал я. — Сегодня впервые. А ты, я слышал, знаешь в этом толк.
— Ну, если повезет, выживу, — и он показал на скатов, прицепившихся к карнизам над нашими головами. При нашем приближении они взлетали вверх с громкими хриплыми воплями. В тусклом свете можно было видеть белые жала, прячущиеся в складках тела. — Если их не дразнить, они, как правило, не приближаются, — объяснил Тристрам. — Мастерство в том и состоит, чтобы их не вспугнуть. Намечаешь одного и осторожно подбираешься к нему, пока не подберешься на расстояние выстрела, а он глазеет на тебя.
В узкой расщелине метрах в десяти справа от меня Раймонд Майо увидел большого пурпурного ската. Раймонд тихо направился в его сторону, убаюкивая хищника низким гудением и не отводя взгляда от грозного жала. Подождав, пока скат успокоится и спрячет свое оружие, Майо приблизился еще и, застыв в двух метрах от ската, старательно прицелился.
— А вы знаете, — шепнул Тристрам, обращаясь к нам с Авророй, — что сейчас Майо совершенно беззащитен? Если скат нападет, он не сможет обороняться.
Раздался выстрел. Стрела, попавшая в позвоночник, на несколько мгновений парализовала ската, и Раймонд быстро кинул его в сеть. Вскоре скат пришел в себя, забил пурпурными треугольными крыльями и вновь замер.
Мы пробирались по галереям и пещерам, небо то исчезало, то возникало далекой узкой полоской. Исхоженные тропы вели к амфитеатру странного песчаного города. Взлетающие скаты задевали крыльями стены, осыпая нас струями мелкого песка. Раймонд и Тристрам подстрелили еще несколько скатов, их тела наполнили сети, которые нес наш шофер. Незаметно наша компания распалась. Тони, Раймонд и шофер отправились по одной тропе, а я задержался с Авророй и Тристрамом.
Я заметил, что Аврора сосредоточилась, ее движения стали точнее и энергичнее. Мне показалось, что она искоса, но внимательно наблюдает за Тристрамом.
Наконец мы спустились в нижнее помещение лабиринта — сводчатый зал, от которого спиралями устремлялись вверх десятки галерей. Под сводами, в густой полутьме, недвижно висели тысячи скатов. Только их жала то фосфорически вспыхивали, то пропадали в кожистых сумках.
Метрах в шестидесяти от нас, в другом конце зала, из галереи вышли Раймонд Майо и шофер. Несколько секунд они поджидали. Вдруг раздался крик Тони. Раймонд выронил ружье и метнулся в галерею. Торопливо извинившись, я бегом через весь зал кинулся туда же. Они всматривались во тьму узкой галереи.
— Уверяю тебя, — горячился Тони, — эта тварь пела, я точно слышал!
— Такого не бывает, — возражал Раймонд.
Так и не договорившись, они решили оставить поиски загадочного поющего ската и возвратились в зал. Тут я и заметил, как шофер что-то прячет в карман. Этот урод с крючковатым носом и безумным взглядом, увешанный сетками с трепыхающимися скатами, будто сошел с картины Иеронима Босха. Обменявшись парой слов с Раймондом и Тони, я уже собрался возвратиться к Тристраму и Авроре, но в зале их не обнаружил. Не зная, в какую галерею они свернули, я заглядывал в каждую, пока не обнаружил их: они поднимались по наклонному выступу и были уже у меня над головой. Я решил возвратиться в зал и догнать их, но случайно увидел профиль Авроры — на нем застыло уже знакомое мне сосредоточенное выражение. Подумав, я тихонько пошел по спиральному проходу как раз под ними. Шорох непрестанно осыпающегося песка скрадывал мои шаги.