Так я сломал запрет. Убив однажды, я стал способен убивать еще и еще. Я вытопил жир этого гризли, нашел ручей с песчаным дном и несколько дней оттирал песком ржавчину и смазывал себя хорошенько. С тех пор я всегда тщательно смазывался. У меня никогда не кончалась смазка. Медведей много.
Но что-то я все о себе болтаю, а про тебя так и не спросил. Кто ты? Конечно, если ты хочешь мне это рассказать. Многие люди не говорят, кто они такие. Но ты пришел и выручил меня, а я не знаю, кто ты. Не знаю, кого благодарить.
— Я — Том Кашинг. И не надо меня благодарить. Пошли. Мой лагерь в двух шагах отсюда. Ты собрал свои вещи?
— У меня только торба да копье. Все мое богатство. Еще у меня есть нож в ножнах.
— Теперь ты свободен, — сказал Кашинг. — Что собираешься делать?
— Никаких планов у меня нет, — ответил Ролло. — Я никогда не строю планов. Просто иду куда глаза глядят. Не знаю, сколько лет я бродил без всякой цели. Одно время отсутствие цели тревожило меня, а теперь уже нет. Хотя, наверное, я с благодарностью согласился бы идти к цели, укажи мне ее кто-нибудь. Нет ли у тебя, друг, какой-нибудь цели, которая могла бы стать нашей общей? Ведь я кое-чем тебе обязан.
— Ничем ты мне не обязан, — сказал Кашинг. — Но цель у меня есть, и мы можем поговорить о ней.
Глава 10
ДЕРЕВЬЯ ОПОЯСЫВАЛИ огромный холм. Они стояли на страже всю ночь, они стояли на страже веками, в стужу и зной, в ливень и засуху, в полдень и в полночь, под солнцем и под тучами. Солнце встало на востоке, и когда его лучи осветили и согрели Деревья, те приветствовали его со священным ликованием и благодарностью, как в самый первый раз, когда они еще были маленькими саженцами, воткнутыми в землю, чтобы служить той цели, которой они служили долгие годы. Их чувствительность и отзывчивость не притупились со временем.
Они впитывали свет и тепло и пускали их в дело. Они чувствовали утренний бриз и наслаждались им, шелестя листьями в ответ на его прикосновение. Они настраивались, готовились к зною, чтобы и его обратить себе на пользу; они полностью использовали ту влагу, до которой могли дотянуться корнями, сохраняли ее, брали только самое необходимое, поскольку местность была засушливая и влагу следовало использовать с умом. И они наблюдали, наблюдали без конца. Примечали все происходящее. Они видели лису, которая забивалась в нору на рассвете; сову, возвращающуюся в дупло наполовину ослепшей от утреннего света; мышку, которая с писком неслась в траве, убежав и от лисы, и от совы; неуклюжего гризли, вперевалку бредущего по равнине, — великого владыку всей земли, которому не страшна никакая другая живность, даже эти странные двуногие создания, иногда попадавшие в поле зрения Деревьев. Видели далекие стада диких коров, пасшихся на сочных лугах и готовых бежать, едва гризли направится в их сторону. Видели огромную птицу, парящую высоко в небе и обозревающую свои обширные владения. Сейчас птица была голодная, но она знала, что задолго до конца дня найдет околевшее или околевающее животное и наестся падали.
Деревья знали, как устроена снежинка, каков химический состав капли дождя, как рождается ветер. Они понимали родственные узы трав, деревьев и кустов, знали весенний блеск полевых цветов, которые цвели всяк в свое время. Они дружили с птицами, вившими гнезда на их ветках, знали муравьев, пчел и бабочек.
Они упивались солнцем и знали все, что происходит вокруг. Они переговаривались не ради обмена информацией (хотя при нужде и могли это делать), а для того, чтобы быть услышанными, чтобы сказать, что все в порядке. Ради дружеского единения и чтобы знать, что все хорошо.
На холме над ними стояли старинные дома. Они выделялись на фоне бледно-голубого безоблачного неба, озаренного восходящим солнцем, выскобленного дочиста летним зноем.
Глава 11
КОСТЕРОК СОВСЕМ НЕ ДЫМИЛ. Мэг стояла возле него на коленях и пекла лепешку. В сторонке сидел Ролло, сосредоточенно отправляя обряд «самопомазания». Он лил вонючую жидкость из бутыли, которую смастерил из тыквы. Энди топтался и обмахивался хвостом, отгоняя мух, но от его внимания не ускользали сочные ручки травы, торчавшие там и сям. Недалеко журчала невидимая река, плескавшаяся меж берегами. Солнце стояло высоко на востоке, скоро станет жарче, но здесь, в укрытии из поваленных деревьев, сохранялась приятная прохлада.
— Так ты говоришь, паренек, что в той банде было всего двадцать человек? — спросила Мэг.
— Около того. Точно не знаю. Наверное, не больше двадцати.
— Скорее всего разведывательный отряд. Послали прощупать город, это несомненно. Узнать, где стоят племена. Нам, верно, лучше немного побыть тут. Хорошее убежище, его так просто не найдешь.
Кашинг покачал головой:
— Нет, ночью двинемся дальше. Если мы идем на запад, а орда на восток, мы с ней скоро разминемся.
Мэг кивнула на робота:
— А с этим что делать?
— Пусть идет с нами, если хочет. Я еще не говорил с ним об этом.
— Я чувствую, что у этого предприятия достойная и животрепещуще важная цель, — сказал Ролло. — Даже не зная, в чем она состоит, я хотел бы присоединиться к нему. Я с гордостью думаю, что могу принести небольшую пользу. Не нуждаясь во сне, я мог бы нести караул, пока другие спят. У меня острое зрение, я ловок и могу ходить на разведку. Я хорошо знаком с дикими местами, поскольку был вынужден жить в таких местах, избегая травли со стороны человека. Я не употребляю никаких припасов, питаясь только солнечной энергией. Несколько солнечных дней — и я заряжен на месяц или больше. Да и весело со мной, потому что я не устаю от разговоров.
— Это уж точно, — сказал Кашинг. — С тех пор как я его нашел, он не умолкал ни на минуту.
— Много раз был я вынужден ограничиваться беседами с самим собой, — сообщил Ролло. — Это неплохо, если больше не с кем поговорить. Беседуя с собой, находишь много пунктов, по которым можно достичь полного согласия. И нет нужды говорить на неприятные темы. Самый счастливый год я провел давным-давно в глубине Скалистых гор. Я случайно повстречал старого горного жителя, который нуждался в помощи. Этот древний старик страдал странным недугом. У него затвердевали мускулы и болели суставы, и, не столкнись я с ним случайно, он бы не пережил зиму, поскольку в холода не смог бы добывать мясо охотой и носить дрова для обогрева своей хижины. Я остался с ним и добывал дичь и таскал дрова, а поскольку он не меньше моего изголодался по общению, мы проговорили всю зиму. Он рассказывал о великих делах, в которых участвовал или которым был свидетелем; иным рассказам, возможно, недоставало правдивости, хотя я никогда не подвергал их сомнению, ибо по мне общение важнее истины. И я тоже рассказывал ему чуть приукрашенные истории о том, как я жил после Эпохи Бед. А в начале следующего лета, когда боль стихла, старик отправился на так называемую сходку — место летней встречи таких же, как он. Он просил меня пойти с ним, но я отказался, потому что, честно говоря, больше не люблю людей. За исключением присутствующих. У вас, кажется, добрые намерения. А так я ничего хорошего от людей не видел в тех редких случаях, когда сталкивался с ними.
— Значит, ты помнишь Эпоху Бед? — спросил Кашинг. — Ты пережил ее и сохранил все в памяти?
— О, сохранить-то сохранил, — отвечал Ролло. — Я помню события, но бесполезно расспрашивать меня об их смысле и значении, поскольку тогда я ничего не понимал, хотя много думал об этом. Видите ли, я был лишь роботом на побегушках, поденщиком. Я умел выполнять только простые задания, хотя, как я понимаю, многие мои собратья были обучены особо и стали искусными техниками, да и вообще… Воспоминания у меня в основном неприятные, хотя за последние столетия я научился мириться с положением и не роптать на жизнь. Меня создавали не как одиночный механизм, но я был вынужден стать им. Волею злых обстоятельств я научился жить сам по себе, хотя это и не приносит подлинного счастья. Вот почему я с такой готовностью предложил вам свое участие в вашем предприятии.