Омаса Дит стояла в храмовом одеянии. Голова и плечи закрыты, руки оголены по локоть, открывая смотрящему созданию вид на изящные татуировки причудливой формы. Такие носили только старшие служительницы храма. Те, что отказалась от всех мирских забот, в том числе и от семьи, дабы служить богине Марине. Носки простой обуви виднелись из-под длинной юбки, что своим шуршанием выдавала маршрут перемещения женщины.
Как давно мать наблюдает за моим телом, лично для меня, оставалось загадкой. Костюм без подпитки извне практически разрядился, ведь мое собственное тело оставалось неподвижно, а значит, не выработало так необходимую доспеху энергию. Когда я очнулся впервые на холодном камне, еще мог с помощью костюма оценить обстановку вокруг, но благодаря заботе Каина, это возможность исчезла.
Мать провела ладонью надо мной, боясь прикоснуться. И не мудрено, ведь отпечаток чужой ауры останется на ее руках. И на вечерней молитве татуировки начнут светиться, показывая проступок женщины. Наказаний существовало множество, самые жестокие предполагали лишение частей тела. Мне всегда казалось это дикостью. Ведь только в примитивных мирах вопросы решали кровью и то причина должна быть весомой.
Колебалась Омаса долго, то подходя, то вновь удаляясь от моей могилы. Старшие служительницы имели удивительный дар, который у каждой женщины был уникален. Я точно знал о способностях матери. Они проявлялись еще в те далекие времена, когда я был совсем маленьким. Целительство. Мама часто лечила мои ссадины и ожоги. А Карланису помогала совладать со своим необузданным и ретивым характером. Многие предполагали, что в родне матери затесалась какая-нибудь хентерийка.
И вот женщина решилась. Она, вздрагивая, огляделась, а потом положила руки мне на грудь. По телу разлилось приятное тепло, даже камень подо мной нагрелся. Она определенно перешла допустимую грань и отдала несколько лет своей жизни мне. Лицо мамы побледнело, сознание быстро оставило хозяйку. Но я успел подхватить ее. Точнее сказать мой костюм, поскольку затекшие от несколько недель лежания мышцы отказывались повиноваться. Костюм слушался сигналов подаваемых в мозг и двигался.
Омаса долго не приходила в себя, отчего я начал сильно волноваться. И причиной тому было не только здоровье матери, но и скорый визит брата.
У мамы были светло-голубые глаза, в которых отражалось беспокойство. Она подняла руку и погладила меня по заросшей щетиной щеке.
— Ты так вырос, милый, — произнесла женщина, улыбаясь.
И вся обида, что копилась долгие годы, исчезла. Я больше не презирал ту, что бросила меня ребенком на пороге храма и отдала свое тело на служение богине. Я позабыл о бессонных ночах и презрении отца, что возникло в одночасье. Конечно, встав взрослее, я понял, что дар Омасы сдерживал его порывистый нрав и подпитывал любовью между ними.
Она находилась на моих руках, на ступеньках, что вели к постаменту, на котором я лежал ранее. Слов не требовалось. Ей достаточно было взгляда, чтобы сказать мне все то, о чем я мечтал подростком.
Послышались шаги со стороны левого коридора. Только сейчас я смог понять, что за форму имеет помещение, где так долго проводил время. Четырехугольная комната в форме ромба, каждая стена которой имела свой вход-выход с резными дверьми. Моя могила находилась в центре на возвышении невысокой пирамиды, к которой вели пять широких стпеней.
— Там! — мать показала на черный угол, находящийся между северным и западным выходом. Туда я отнес на время Омасу. Чтобы восстановить запасы энергии женщине требовались, по меньшей мере, сутки.
Ослабленный, но вполне здоровый я смог перенастроить свой костюм так, чтобы он не впитывал яд, который приносит Каин Горн. Доспех создаст видимость, а подыграю своему брату, заодно постараюсь прикрепить на его роскошное платье прослушивающее оборудование. Возможно, полетят голову простых слуг при обнаружении девайса, но что мне несколько безродных, когда я губил целые миры.
Стоило опуститься на каменный постамент, как брат показался у южного входа. Мужчина находился в приподнятом настроении. Даже насвистывал себе под нос вульгарную песенку, которой я научил его в далеком детстве. Когда мы успели возненавидеть друг друга, ведь кровные братья?!