Черненко Е.И. Звездное вещество: (Мемуары А.Н. Величко): Роман / Евгений Черненко. – М. : Изд-во «СТ», 1996. – 336 с.
Редактор М.Л. Грозовский Художник Екатерина Гуркова
Сдано в набор 10.02.96 Подписано к печати 25.04.96 Формат 60x90 '/32. Печать офсетная. Усл. печ. л. 21 Тираж 5000 экз. Заказ № 761. Лицензия ЛР № 062423 от 16.03.93. Издательство "СТ\ Москва, 127247, а/я №4
© Черненко Е.И.
© Издательство "СТ, 1996
Отпечатано в типографии № 9 Москва, ул. Волочаевская, 40
Внукам
Алексею, Марии и Марфе
посвящается
Автор
В 60-е годы рассказы и очерки Е.Черненко печатались в журнале "Вокруг света" и альманахе "Ветер странствий". В 70-х и 80-х гг. он предпочел работу по своей основной специальности, выполнил несколько разработок в области электроники, получил ученую степень. В эти годы, впрочем, им была написана фантастическая повесть "Похищение Атлантиды" Некоторый избыток досуга, ставший уделом ученых в 90-е года, немало способствовал появлению предлагаемого читателям романа, герой которого Александр Величко занят поисками "звездного вещества' управляемой термоядерной реакции. Особую ценность этой книге придает то, что автор знает психологию научного творчества изнутри, не понаслышке. Но вчитываясь в текст, читатель вскоре обнаружит, что держит в руках книгу не столько о науке, сколько о любви. Написанный в форме воспоминаний главного героя, роман пленяет глубоким лиризмом: Оставаясь по существу нравственного максимализма "шестидесятником", не скрывая ностальгической грусти по временам своей молодости, автор выражает нашу общую боль за судьбу России и ее науки.
Ученый не может не быть романтиком.
Петр Капица
Не забывайте, что мы сделаны из того же вещества, что и звезды.
Морис Метерлинк
ПРЕДИСЛОВИЕ
Александр Николаевич Величко – "засекреченный физик", каких-нибудь два шага не дошедший до практического решения проблемы УТС, то есть управляемого термоядерного синтеза. Свои воспоминания Александр Николаевич начал писать неожиданно для самого себя в начале гайдаровской реформы, когда в одночасье прервалось финансирование оборонных программ, и его исследования в Синявинском НИИ были свернуты. Люди Величко разошлись в поисках лучшей доли, ему же самому руководство предложило заняться писанием обобщающей монографии. Зарплату ему сохранили прежнюю, в первые же инфляционные месяцы она сделалась почти нищенской.
Величко признавался потом дочерям, что тоска, охватившая его весной 92-го, была сродни только тому, что довелось испытать в 79-м после смерти жены Евгении Максимовны... Днем он еще как-то справлялся с бедой. Его рабочий стол в обезлюдевшей лаборатории был завален кипами старых отчетов, пожелтевших лабораторных журналов и оттисков журнальных статей. Засиживался допоздна, нарочно себя изнуряя, чтобы вернее вечером смаривал сон. И действительно, засыпал намертво, едва добирался до постели. Однако среди ночи его подбрасывало, он просыпался с пронзительной болевой мыслью: "Как же это я сдался без боя? Надо что-то срочно предпринимать! Ехать, что ли, к генералу Афанасьеву, убеждать, уговаривать..." Он понимал, что генерал теперь ничем не поможет. И уже до утра не мог уснуть. Вертелись, вертелись мысли, как шестерни механизма на холостом ходу, не выполняя полезной работы.
Выхода не было. Порою он чувствовал сеоя в ночи альпинистом, зависшим на скальной стене. Кончились крючья, выронил молоток, дороги к вершине больше нет, и нет сил для обратного спуска. Сейчас пальцы отпустят шершавый камень скалы... Нужно было встать и походить по комнате, чтобы отогнать от себя эту галлюцинацию...
Позже, когда раздел к разделу начали складываться главы монографии, стало наваливаться другое наваждение. Строгий сухой текст научной работы казался похожим на засушенный гербарий, в котором живой цветок лишается своей влажной прелести и запаха. Нечто, оставляемое за пределами текста, казалось, исчезало навсегда. Этим нечто были его живые воспоминания о годах жизни с Женей, возвращаемые ассоциативной памятью в связи с той или иной подробностью его научной работы. В бессонные ночи мнилось ему теперь, что он лишился воспоминаний. Головой помнил все, а живая память сердца исчезла. От этого прожитая жизнь казалась никогда не бывшей, будто бы придуманной. Будто бы его, Александра Величко, жизнь поместили в скобки и умножили на нуль. Эта математическая метафора изводила с силой бреда... Снова и снова приходилось зажигать свет и ходить по комнате, чтобы утомить сердце и попытаться уснуть.
В одну из таких ночей он присел к столу и принялся записывать все, что приходило в голову. О чудо! – отданные бумаге воспоминания оживали, к утру он написал первые три десятка страниц о том, как пришел к открытию уип-эффекта... Может быть, эта его проба в мемуаристике и осталась бы втуне. Но в выходные дни к отцу приехала Даша, обнаружила записки и бесцеремонно их прочитала.
– Оказывается, чукча у нас не читатель, чукча – писатель! – смеялась Даша. – Я не ожидала, что все это так интересно. Пиши еще, папочка, ради Бога.
И пошло тут у них, и поехало! Параллельно с писанием монографии днем на рабочем месте писал Величко дома по вечерам воспоминания. Это вернуло ему душевное равновесие и нормальный сон. Даша в свои наезды с жадным интересом проглатывала очередные главы, отвоевывала право давать этим главам свои чуть ироничные названия, бережно направляла дальнейший ход повествования.
Мы публикуем мемуары А.Н. Величко по его рукописи, отредактированной Дарьей Александровной. Ей же принадлежит своеобразный комментарий – курсивом диалоги с отцом.
Разумеется, мемуары ученого не могут не содержать доброй порции специфически научного материала. Читателю, искушенному в физике, эти страницы будут понятны не менее, чем все остальные. Читателя неискушенного просим сделать шаг навстречу мемуаристу, пытавшемуся максимально популярно изложить суть проблемы, занимавшей его. Вспомните известный портрет молодых Петра Капицы и Николая Семенова, написанный Кустодиевым. Один из будущих Нобелевских лауреатов держит в руках некий предмет, таинственно отсвечивающий зеленоватым стеклом. Человеку посвященному ясно, что это рентгеновская трубка, тщательно прописанная художником. Попробуйте-ка мысленно убрать ее с картины, тут же разрушится композиция, а с ней и притягательная сила портрета.
УТРЕННИЙ СЕРДОЛИК
Март 63-го. Наша свадьба в "ротонде" московского ресторана "Прага". Все уже были в сборе, ждали только Дымовых и без них начинать не хотели. Мы с Женей, молодые, все бегали к парадному высматривать Дымовых со стороны метро, заодно подышать и немного пригасить волнение. Над Арбатом, над блестящими линзами черного льда на асфальте, над толпой и неуклюжими троллейбусами видится мне теперь низко и багрово висящее солнце... Да вот и Дымовы! Бегут Виталий со Светкой через площадь перед носами автомобилей, осаженных светофором...
Получаса не прошло, а все уже пьяные. И весь круглый стол ротонды яростно спорит о Феллини и Бергмане. Где Дымов, там сразу же нелепые и бесконечные споры об искусстве. Никто ведь ни одного фильма не видел, даже и сам Дымов, давно вострящий лыжи в сторону Высших режиссерских курсов... Женя отрывается от спора и заглядывает мне в глаза с легким озорством в своих раскосых "татарских".
– Идиоты какие-то, правда? Так целоваться хочется, а "горько" никто не кричит. Саш, давай инициативно, что ли.
Кружит голову поцелуй, а вслед кто-то кричит:
– Ребята, молодые озоруют, они уже и целоваться начали без спросу! Штрафной, штрафной! Горько!
Выпили и еще налили, и снова забыты жених и невеста. Круглое застолье неистово обсуждает байдарочный маршрут будущего лета по рекам и озерам заполярной Путораны. Шестидесятники, романтики, блестящие спецы и рисковые туристы...
Накануне, после регистрации, законными уже супругами с соответствующей отметкой в паспортах, поселились мы с Женей в гостинице. Да так ничего и не поняли в свою первую ночь. И на собственной свадьбе испытывали смятение. И страшились, и нетерпеливо ждали ее конца, чтобы снова забраться в постель. Но почему это мне мерещится через тридцать лет, как удираем мы с Женей из ресторана черным ходом по каким-то коридорам, заставленным коробками и ящиками? О, да ведь так оно и было! Это же нас друзья-туристы к тому принудили. Намеривались выследить нашу гостиницу, чтобы спеть под окнами эпиталаму из "Нерона" и сплясать "половецкие пляски" во втором часу ночи. С них станется!.. Мы поймали такси на улице Воровского. Шальная компания напрасно ждала нас у парадного "Праги".