В тот же день мне был выделен рабочий стол у окна, и, расположившись за ним, я сразу же ощутил небывалый прилив деятельной энергии. Попросил Улыбышеву принести макет новой пушки и вскрыть одну "Элегию". Уже к концу первого дня я выдал Гале задание на сборку экспериментальной лампы для своей дипломной работы.Стол Стаднюка занимал угол той же комнаты. Начальник сидел лицом к своим сотрудникам, и это было не случайностью. Все вообще в облике и манерах Стаднюка обнаруживало тонкую умную продуманность и как бы отутюженность, как его темно-серый костюм и всегда свежая белая сорочка. Был он сдержан и ровен в обращении с сотрудниками, но его боялись. Умел Георгий Иванович незаметно – не упреками или гневным разносом, а лишь сопоставлением и сцеплением фактов – довести подчиненного до белого каления или жгучих слез. Так оно и было дня через два с Улыбышевой...
Я занималась макетом для Величко, Георгий Иванович,-оправдывалась Галя, не выполнившая в срок какое-то другое задание Стаднюка. – Вы же сами поручили мне заниматься экспериментом Величко!
Эмоции, Галина Павловна, опять одни лишь эмоции. Я хочу, чтобы вы осознали, что стоило вам потратить полчаса и "озадачить" вовремя монтажницу, не было бы сейчас нашего препирательства. Повода бы не оказалось. Всего лишь макет для дипломника? Это с вашим-то опытом! ·
Разговор этот длился минуты три, касаясь существа, а главное -почти государственной значимости работы, сорванной Галей Улыбышевой, и Стаднюк ни единого раза не повысил голос, он только смотрел на Галю, слегка хмуря левую бровь при безмятежной правой. Потом он вышел из комнаты, и бедная Галя залилась в три ручья. Дело было в конце рабочего дня. Чувствуя себя виноватым, я вызвался проводить девушку, так несправедливо пострадавшую из-за меня... Немного позже я понял, что Стаднюк в первые мои часы в лаборатории, когда я ходил еще "неозадаченным", уловил слабые токи интереса к новому дипломнику со стороны Улыбышевой. Он ловко пристроил меня к ней, нагрузив при этом Галю вдвое, потому что при любом опыте Гали исследования, проводимые дипломником, требовали от техника-технолога тех же усилий, что и плановая работа....Галя не щадила своих вечеров, обеспечивая сборку, заварку, откачку и "тренировку" моих макетов. В эти вечера я непременно оставался в лаборатории, и мы вместе выходили за проходную сначала в морозные и метельные вечера, потом в мартовскую или апрельскую слякоть. К маю у нас уже были получены все необходимые экспериментальные результаты. В июне с готовым дипломным проектом я отправился в родной институт для защиты. И там с бешено колотящимся сердцем лицом к лицу встретился с Юлией Николаевной Головиной... Ехал в Таганрог, полагая, что прогулки с Улыбышевой излечили мою немую боли. Какое заблуждение!Юлия была одета в светло-зеленое непривычно просторное платье, и сотни несвойственных ей веснушек проступили на переносице и скулах. До меня не сразу дошел смысл перемен в ее облике. Мы стояли и говорили у окна, из которого видно было море, взъерошенное до густой синевы ранним суховеем. Вышла вполне светская беседа.
– Санька, ты огорчился, когда узнал, что они там все уже изобрели без тебя?
Действительно, огорчился ли я? Это ли я испытал, читая отчет по НИР "Эскиз"? Пожалуй, я ощутил даже какую-то свою неполноценность перед этим логически стройным и методически продуманным научным решением. Мое озарение могло придти, а могло бы и задержаться до неведомого часа. Вот не уехала бы тогда Юля в Ростов, и не было бы у меня трагической какой-то потребности в обдумывании этой задачи!.. Придя же, мое озарение высветило только самую красивую часть замысла, совершенно не давая представлений ни о генетической связи с предыдущими решениями, ни четких перспектив дальнейшего прогресса в этой области. Решение же у Стаднюка не могло не появиться. Оно пришло потому, что этого потребовал сам ход развития электроники...
– Что ты, Юля, – сказал я, преодолев задумчивость. – Не огорчился ни капельки, напротив, почувствовал даже и гордость в умеренных пределах. Как-никак, а ведь кое-что я сам "дотумкал". Они эмпирически, методом "тыка", нащупывали путь к новому способу формирования электронного потока, а у меня это "сошло с кончика пера", как сказал мой шеф Стаднюк... Знаешь ли, мы тут в провинции привыкли о себе невысоко думать. Куда, мол, нам до Москвы-столицы! МЭИ, МГУ, а тем паче Физтех – вот где готовят специалистов. И что же? Оказывается, мы ни в чем не пасуем перед ними. Более того, отсутствие в нашем "захолустье" профессоров заставляло нас самих вгрызаться в американские журналы. Мы здесь сами себе профессора!
– А как тебе сама столица, Санька?
Да как столица?.. В первые недели я очень остро переживал чудо Москвы. Утром поднимался уже в радостном предвкушении и трепетном ожидании вечера... Был наш дипломник зачислен на должность старшего техника, но все же пользовался некоторой свободой в отношении табельного режима, номерок утром не перевешивал. Иногда "жажда Москвы" становилась так нестерпима, что уезжал и посреди рабочего дня в полупустой электричке. Заснеженная и морозная Москва радостно возбуждала, нехвастливо открывая известные по литературе места. Вечером непременно оказывался в Консерватории. Живая музыка, особенно органная, никакими записями не передаваема... Не стал я рассказывать Юлии только то, что именно в этих зимних поездках в Москву почему-то стискивалось у меня сердце от взгляда иных серо-зеленых глаз или от светлой пряди, выпавшей из-под шапочки, или увиденных вдруг похожих губ с глубокими уголками. Она, Юля, как бы рассыпалась для меня среди множества женщин без надежды быть собранной когда-нибудь воедино.А теперь, в Таганроге, ни единой подробностью, ни даже интонацией или случайным словом не сказала она мне ничего о своей новой жизни. Я же страшился представить себе квартиру, дачу, машину – все, чем Головин одарил юную жену. Страшился представить себе их близость, взаимную нежность и утренние улыбки друг другу... Потому и держался в своих расспросах о ее жизни единственной незаминирован-ной тропки – ее дипломной работы.
– Ничего интересного! – отмахнулась она. – Изучала вкривь и вкось оксидный катод – влияние всяких экзотических примесей в оксиде. Знаешь, катод стал мне представляться чем-то вроде сказочного горшочка братьев Гримм. Варит и варит свою кашу, то есть дает электронный ток в вакуум, пока нагрет. А ты при нем вроде поварихи-сольцы побольше, сахарку поменьше. Вот и все.
После получения дипломов было у нас, как водится, "возлияние" всей группой в летнем кафе "Зеленый шум" в углу городского парка. Было всенощное балдение с гитарой и песнями у памятника Петру I, и восход солнца не остался нами незамечен... Но не было у меня пьянящей радости от завершения важного жизненного этапа, а снова было непроходящее чувство пережитой катастрофы, как после ртути, ушедшей под щелястый паркет.
Я уехал в Благовещенку. Тоска стала потихоньку проходить. Просыпаясь под белой звездной россыпью, снова я обнаруживал в себе жажду любить. Хоть кого-нибудь... Может быть, и наладилось бы все у нас с Галей, но она сама все погубила. В ответ на мою открытку об успешной защите отправила в Благовещенку письмо, смочив вложение конверта своими духами. Этот невинный, в общем-то девический расчет убил в моей душе крохотный росток чувства, заставлявшего порой даже торопить золотые денечки последних в жизни каникул. Сам себе поразился, как все погасло вдруг. И пришла в голову блажь – не открепиться ли мне от распределения в Синявино и не махнуть ли за Урал? В Новосибирске и Красноярске есть предприятия электронной промышленности.Нет, я не наделал глупостей, к началу августа вернулся в Синявино. И в первый вечер уже наяву дышал запахом тех же духов, перебивавших прелестные живые запахи реки и недавно выкошенного луга... Самое скверное, что всю осень стремился я пересилить себя, внушить себе влюбленность, которая так же упорно не приходила, как сон, когда во что бы то ни стало стараешься уснуть... Трагедия, если задуматься! Мои ироничные "бурсаки", просто засмеяли бы да меня же и погнали бы за штрафной бутылкой, выкажи я им хоть малую долю тех своих переживаний.Вот уж действительно "бурса" – общежитие квартирного типа! Девять молодых специалистов в трехкомнатной квартире. Но без кухни, милостивые государи, без кухни! Кухню у нас оттягала силой вверенной ей власти комендантша всех синявинских квартирных общежитий Клавдия Семеновна. Не могла же она обходиться без кабинета. Она поставила в кухне двухтумбовый столище и украсила его скульптурным изображением Сократа. Этот древнегреческий друг Клавдии Семеновны вел молчаливый счет поражений и побед в необъявленной войне между комендантом общежития и инженерами. Пытливая инженерная мысль, не привыкшая пасовать ни перед какими загадками природы, не останавливалась и перед замками любых систем. Так или иначе, мы проникали на кухню по вечерам, чтобы сварганить большую сковороду жареной картошки и употребить ее тут же всем миром за начальственным столом под неодобрительным взглядом Сократа... Дружба Клавдии Семеновны и Сократа казалась нам сперва таинственной, но однажды все объяснилось. Летом Клавдия Семеновна занимала пост завхоза в пионерском лагере. Туда завезли гипсы для изостудии. Из толпы Афродит, Антиноев и прочей заносчивой публики один только курносый Сократ глянул на Клавдию Семеновну по-простому... Чувство Клавдии Семеновны укрепилось, когда мы поведали ей о страшной судьбе философа, выпившего кубок яда по приговору афинского суда. После этого она перестала запирать нашу кухню, то бишь, свой кабинет, просила только не оставлять в раковине грязную посуду.А бурса – она и есть бурса, хотя и новая, образованная! С какой утонченной изобретательностью бурсаки подвешивали над входной дверью всяческую домашнюю утварь так, чтобы она сваливалась на голову первому входящему. Нужна была немалая смекалка, чтобы невредимым войти в квартиру. Когда загулял Коля Дьячков, найдя себе зазнобу где-то в неближней деревне, вся инженерная мысль ополчилась против него. Он приходил под утро и на цыпочках пробирался к своей койке, по пути обезвреживая уготованные против него таз, ведро, швабру, полдюжины то ли сапожных, то ли одежных, не разберешь, щеток и напоследок – презерватив, наполненный чуть ли не ведром воды и хорошо замаскированный в пролежине Колиного матраца под простыней. Однажды, пройдя без единого "прокола" густо заминированное пространство, Коля увидел в своей постели спящего человека. "Приехал кто-нибудь", – резонно заключил Дьячков. Будить гостя не стал, а лишь снял с вешалки восемь выходных пальто своих мучителей и устроил себе рядом с койкой уютное гнездышко. Утром он проснулся от запорожского гогота восьми луженых глоток: в его постели спал Сократ! Впрочем, уже не спал, как ночью в темноте, а сурово смотрел бельмами и терпеливо ждал, пока его привычный гипсовый бюст отделят от тела, состоящего из дьячковских кальсонов и сорочки, набитых полотенцами и прочим тряпьем.С первых же дней инженерной карьеры приставил меня Стаднюк к бригаде Улыбышевой, выпускавшей в лабораторном производстве "Элегию". Шла она только в аппаратуру для спутников и лунников, требовался десяток ламп в месяц, потому и не было резона передавать ее на завод. Стаднюк мне сказал:– Улыбышева крепко вложилась в твою дипломную работу. Не так ли? Теперь твоя очередь ей помочь. Что-то у нее не клеится с долговечностью "Элегии", а для космической аппаратуры, сам понимаешь, это чуть ли не самый главный параметр.Да, Галка явно не врубилась в проблему и копала, как я увидел, совсем не там. Как же мне самому поперек горла встала эта долговечность!.. Приходилось исследовать состав остаточных газов в баллоне "Элегии", совершенствовать технологию очистки ее деталей перед сборкой, искать режимы "тренировки" катода и искусственного "состаривания" магнитов. А когда макеты усовершенствованных "Элегий" уходили на стенд срока службы, я просто засучивал рукава и на равных включался в производственную деятельность по выпуску поставочных образцов.Холодные дожди подмосковного августа сменились желтыми дождями листопадной поры, а потом и снежок лег на непромерзшую землю! И не было ни сил, ни надежд пробиться к настоящей творческой работе, как на было сил вырваться из плена Гали Улыбышевой. Как-то вдруг испарилась, исчезло из души "чудо Москвы". То, что раньше бывало праздником, становится вдруг утомительной поездкой, особенно, когда такую поездку замышляет Галка, но нет решимости отказаться и приходится терпеть какую-нибудь фальшиво веселую комедию в театре или слушать эстрадный концерт. А по дороге домой она шалит, резвится, виснет на плече, швыряется снежками и визжит, когда в отместку ее хорошенько умываешь снегом... Неужели я сам был когда-то также тягостен Юльке Стрельцовой?Горькой оказалась начальная пора моей карьеры. Впрочем, Георгий Иванович неожиданно ее подсластил. Подавая заявку на электронный прибор с принципом формирования электронного потока, найденным одновременно в Синявине и Таганроге, он включил в число соавторов и меня. Работа, выполненная Стаднюком и Аскольдом Селезневым, была опубликована в их отчете по теме "Эскиз", а мое предложение на момент знакомства с этим отчетом было только в моей голове, так что юридических прав на изобретение я не имел никаких и от соавторства стал отказываться, но Стаднюк меня урезонил:– Подписывай, Сашка, заявку, не выкаблучивайся. Стоит ли считаться с такими пустяками? Вспомни, ты же сперва мне о своей пушке рассказал, а потом только я тебе показал отчет. Твой приоритет чист.Хороший он был "шахматист", этот Стаднюк, как потом оказалось! Не зря же после напряженного трудового дня, заполненного постоянной мыслительной работой, он каждый вечер "разряжался" в шахматы. И видел он, надо отдать должное, на пять ходов вперед не только на шахматной доске!Всю осень я неосознанно противился обаянию шефа. К тому принуждала меня жажда творческой самостоятельности и страх "сотворения себе кумира". Но часто я ловил себя на жадном интересе к тому, что творится и обсуждается в углу за дубовым резным столом, полученным институтом из репарационных поставок поверженной Германии вместе с вакуумным оборудованием высочайшего на то время класса. Не раз восхищался я тем, как Стаднюк "обламывает" самых важных заказчиков, приводя в соответствие их требования с реальными возможностями.По крохам собиралось у меня представление о жизненном пути Стаднюка. Он был на восемь лет старше. По образованию – ядерщик... В год, когда бабушка увозила меня из детдома, Жорка Стаднюк уже окончил "ремеслуху" и в качестве электромонтера обслуживал электрохозяйство цеха на военном заводе в Куйбышеве. В августе 45-го мир был потрясен новой страшной силой, открытой физиками, и Жор-кино желание продолжить учебу в вечерней десятилетке появилось не без влияния этих событий. Честолюбивое желание "вложиться" в создание ядерного оружия и в студенческие годы также заставляло Стаднюка "вкалывать без дураков". Но ко времени окончания ленинградского Политеха атомная бомба оказалась уже создана без него, и Стаднюк смиренно принял скромную должность начальника радиологической лаборатории в Синявинском НИИ. Смиренно ли?.. Уже через два года он "подмял под себя" одно из важнейших направлений в НИИ, вытолкнув радиологические проблемы в химический отдел. И не смутило его отсутствие специального образования в СВЧ технике.– Нет на свете ничего такого, в чем бы не разобрался физик-ядерщик! -любил говорить Стаднюк.Авторское свидетельство, выданное на Стаднюка, Селезнева и Величко, пришло в середине декабря. Назревала постановка опытно-конструкторской разработки (ОКР) нового электронного прибора по этой заявке. Когда в разговорах о новой ОКР взгляд Стаднюка задерживался на моей физиономии, я понимал, что вести эту работу придется мне. Кому же еще, если это продолжение моей дипломной работы? Но Стаднюк молчал. Почему? Не верил, что я "потяну" такую ответственную ношу? Сам я не слишком-то приходил в восторг от перспектив стать заместителем главного конструктора на новой ОКР. Это значило бы поставить крест на мечте о творческой работе. Все, что нужно было для этого прибора исследовать или изобрести, было уже сделано. Впрочем, крестьянская моя совесть эти доводы не принимала...Новая ОКР уже стояла в планах института под шифром "Эллинг" и должна была начаться с января нового 60-го года. Говорили, кстати, что фотография обратной стороны Луны была передана посредством "Элегии", за что Стаднюк и получил свой орден Ленина. Может быть, "Эллинг" передаст фотографию Марса или Венеры... Я убеждал себя: взявшись за ОКР, ты совместишь свою интуицию с расчетливой четкостью и любовью к строгому порядку, которым вольно или невольно будешь учиться у Стаднюка. Вот тогда ты будешь стоить чего-то как инженер!.. Так я и продал душу дьяволу, выстроив на месте мечтаний о творчестве очередную рациональную программу самосоверш