Смогли, еще как смогли! Игра мгновенно захватила нас. Мы входили в очередную комнату и ахали от открывающихся возможностей. Мы азартно жили в пространстве естественной и живой роскоши. Хотелось упоенно работать за этим вот инкрустированным столом, сидя в этом дивно удобном кресле. Вот эту скульптуру танцовщицы я подарил Жене из-за поразительного сходства, хотелось сделать приятное в день рождения. Вот в этом перламутровом ларце лежит у Жени вязание – тот самый свитер, который она начала для меня в Москве... Мы выбрали себе спальню с высокими узкими окнами, открытыми на море. По утрам солнце еще не заглядывало в эти окна. Мы просыпались от оглушительного птичьего щебета и видели кроны столетних платанов.
Но все же, несмотря на все наши фантазии, дворец оставался удручающе пуст. Мы заселяли его друзьями, прослышавшими о нашей невероятной удаче и спешившими к нам в гости семьями. Но друзья уезжали, и дворец опять становился слишком уж просторен для двоих... В театральной зале Женя, чуть зардевшись, сообщила, что у нас будет десять детей.
– Ты что же, лет десять подряд станешь рожать? – ужаснулся я.
– Не десять, а только пять, Санечка, – вполне серьезно ответила Женя. – Я рожу тебе пять пар близнецов. Моя мама и тетя Лариса были близнецы. Говорят, это передается через поколение. Вот увидишь, так оно и будет! Дворец навряд ли. а вот квартиру нам тогда выделят, как многодетной семье.
Женины глаза сделались грустными. Я понял, что игра зашла далеко. Мы, не сговариваясь, тут же сбежали из дворца на Южную террасу и подошли к балюстраде. Поросший терновником крутой склон головокружительно сваливался вниз к скалам, где плескался прибой. Круто уходила вверх к голубому небу наклонная плоскость моря, прохладная от синевы и ветра. Белый кораблик отважно скользил по ее крутизне.
– Знаешь, – сказала Женя, – сейчас представилось мне вдруг, что я буду жить долго-долго, тысячу лет, нисколько не старясь. Придут времена, когда сгинут все эти войны, все страдания и беды, и люди станут жить так, как нам пригрезилось во дворце. За эту тысячу лет я все-все узнаю на свете и все прекрасное вмещу в своем сердце. На мгновенье почувствовала даже, что я уже там, в будущем... И вдруг испугалась: "А где же мой милый Санечка? Где я его потеряла?" Оглянулась, а ты рядом, такой же вихрастый и сероглазый, как и тысячу лет назад.
Внешние уголки Жениных глаз выше внутренних. Когда она взволнована и серьезна, взгляд у нее крылатый. А на виске под смуглой кожей просвечивает синий сосудик. Не ужас ли предстоящей потери уже тогда стиснул мне сердце, если сложились вдруг слова нежданной молитвы? "Силы небесные и земные. Владычица Судьба и неумолимое Время, пощадите мою любимую! Не дайте скоро погаснуть крылатому ее взгляду, не дайте увянуть ярким ее губам, пусть прихотливое пламя румянца вспыхивает на ее скулах, когда фантазия и вдохновение касаются ее души!.." Спрятавшись за каким-то высоким вазоном, владельцы роскошного дворца целовались, как бездомные молодожены в московском подъезде.
На обратном пути была синева, из открытого моря шел накат, катер качало, летели брызги. Женя зябла, но уходить в салон не захотела. Жалась спиной к моей груди и куталась моими руками, как шалью.
– Посмотри-ка вон туда. Санечка. Видишь аркаду в райских кущах над скалами? Там в санатории комсостава в тридцать пятом году отдыхали мои родители с восьмилетней Надькой. Есть фотография, где они сняты у этой аркады втроем. Я всегда так жалела, что меня с ними еще нет. Мама на фотографии такая красивая и светлая. Никто и не подумал бы. что всего два года жизни осталось. Сначала уничтожь ли папу. Знаешь, что такое "без права переписки"! Маму поселили в лагерь в сороковом. Мне три года было. Нас отправили в детдом в Иваново. Спасибо, хоть не разлучили. Надя мне уже тогда за маму была. В войну она окончила ремесленное училище. Стала работать на ткацкой фабрике и меня забрала из детдома к себе в общежитие. Спали на одной койке... А в сорок восьмом, представь себе, мы с нею в том вот санатории прожили все лето.
– Ну уж все лето. Недели две-три?
– Нет, все мои каникулы. Мне тогда грозил ревматизм. Могла и калекой сделаться. Нужно мне было много-много горячего солнца Вот сестрица моя и нанялась судомойкой ради меня. И вышло все, Саня, как в сказке говорят. Сделай добро для мышонка, и он тебя отблагодарит. Тем мышонком оказалась я для Нади. Был там в санатории человек по имени Андрей, лечился от старых ран. Он меня на пляже всерьез акробатике учил. Это я их познакомила, так выходит. Вышла моя сестрица замуж, и мы поселились на Арбате у Андрея, недалеко от дома, где я родилась.
Образ стриженой девочки-заморыша, похожей на татарчонка, моей будущей жены, не оставлял меня в тот вечер. Нежность к ней, ходившей когда-то по весенней распутице в школу в стеганых бурках с худыми галошками, безотчетно оборачивалась виной за нашу нынешнюю бездомность. Перед сном я сказал:
– Послушай, мне надоело обнимать твой зонтик, хоть он и очень славный. Давай завтра двинем в Коктебель. Говорят, там с кормежкой неважно, и дикари бегут оттуда. Может быть, нам все же удастся снять комнату. Ради этого можно и поголодать. И еще там – Карадаг, воспетый Паустовским и Нагибиным.
– А главное, Волошиным! – подхватила Женя. – Вашу руку, капитан!
Энергичное наше рукопожатие музыкальная кровать сопроводила чем-то похожим на гром литавр под ликование всего оркестра.
Лиловая подкова пустынного берега, охватывающая синий залив. Свежий бриз с моря и суховей, настоянный на чебреце и полыни, сбиваются здесь, над кромкой прибоя, в восхитительный коктейль, который пьешь полной грудью и не напьешься. Ветер гонит волну и по синему кое-где легким белым пламенем вспыхивают барашки. В полумиле от берега покачивается трехмачтовый барк с зарифленными парусами. Это Коктебель – отныне он из географии переходит в биографию.
– Как здесь хорошо! – говорит Женя. – Ты, Санька, иди ищи жилье, а я отсюда уже никуда не пойду, так мне здесь хорошо.
Через полчаса я вернулся на берег. Женя упоенно копалась в гальке.
– Нашел комнату и даже отдельную? – поразилась она. И недалеко от моря? Так пойдем же туда поскорее, миленький.
То была просто-напросто выгородка из трех дощатых щитов, приставленных к стене дома и накрытых шифером. Декорация для спектакля "Карточный домик". Я торжественно распахнул перед Женей хлипкую фанерную дверь. Внутри стояли две узенькие койки и небольшой стол. Белые занавесочки на окошках отделяли это гнездышко от остального двора с кипящей в нем жизнью. Женя обессилено присела на койку рядом с дощатой стенкой декорации. Тихо спросила:
– Куда ты смотрел? Взгляни под ноги, пол-то земляной. Это же просто часть двора с невыметенным мусором. Нас здесь заедят блохи... Я смотрю, Санечка, рай в шалаше ты понимаешь буквально, без всяких там кавычек. Ну, вот что, бери-ка ты пляжную нашу подстилку и носи сюда полынь. Много-много полыни на пол. На целине мы только этим и спасались.
...Если доводится мне теперь сорвать голубую ветку полыни, я вдыхаю ее запах и на мгновение-другое переношусь в зной того дня, где я рву и ношу охапку за охапкой полынь, где печальная моя Женя наводит уют, устилая пол голубым пахучим ковром... В печали она становилась особенно хороша. Глаза ее делались большими и темными, почти совсем теряя цвет. А лицо бледнело, и вроде бы утончались черты... Вот такой, словно грузинская княжна, но одетая в модные брючки и тонкий белый свитерок, она предстала, наконец, моему восхищенному взору, чтобы отправиться к ужину.
Слухи о голодающих здесь дикарях оказались сильно преувеличены. Работала палаточная столовая, зазывно хлопая на ветру брезентом, как цирк шапито. Я пристроился в хвост очереди. Женя отправилась осматривать окрестности, а я поймал себя на том, что
раздумываю о своей Задаче. Отсутствие тетрадки с расчетами помехой не было. Память вернула меня к последней ее страничке. Я должен был найти условия, в которых электронный поток отдавал бы энергию электромагнитной волне, а волна в свою очередь, так бы швыряла электроны, чтобы они своей инерцией побеждали силы расталкивания одноименных зарядов... Это было сродни работе жонглера, который пытается управиться с целой тучей шариков от пинг-понга. Я делал пробное предположение о характере волны и оценивал вид траектории электронов. По ним я прикидывал коэффициенты для проверки на критерий устойчивости. Я проделал это и убедился еще раз, что решение не состоялось, поток рассыпается, и нужно начинать все с начала, с предположения о характере волны...
– Санечка, где ты сейчас? Ау! – передо мной стояла Женя. Печаль миновала, глаза слегка блестели от радостного возбуждения. – Ты знаешь, в Доме творчества писателей сегодня вечер поэзии! Там такие имена!.. Пойдем?