У него действительно оказался не стандартный щитовой домик, а приземистая изба, сложенная из плавниковых бревен, и с двумя окошками в четыре стекла каждое, которые по непрозрачности могли бы посоревноваться и с бычьим пузырем допетровских времен. Один угол занимала русская печь. В другом был устроен деревянный топчан, на котором мы все шестеро поместились в своих спальниках без затруднений. Заходякин сообщил нам о себе:
– Мне шестьдесят восемь лет. Полжизни провел на Дальнем Вос-токе, сначала "по путевке ВЧК", а потом по доброй воле. Ходил с геологами. Был и старателем. Все до единого здоровые зубы одеть в золото, это старательский шик...Утром Заходякин потряс мое плечо.– Начальник, я тут вам оленинки отварил. На столе голец и омуль, хлеб свежий, чай сами заварите. Я ухожу на работу до вечера.Я тут же уснул и проснулся вместе со всеми в полдень. Солнце сверкало даже сквозь "бычий пузырь" заходякинских окон. Отменным было угощение Заходякина, особенно, вяленный омуль, вызывавший такой прилив энергии и энтузиазма, что двое наших тут же собрались искупаться в Карской губе. Когда еще случай представится? Вскоре они влетели в избу красные, будто бы окунулись в кипяток.Распорядившись разбирать байдарки, паковать груз, ощипать двух гусей, подстреленных на последнем переходе, я отправился на аэродром узнать о рейсе на Воркуту. По дороге завернул к магазину. Вдоль его стен сидели на корточках ненцы, стояли понурые олени, запряженные в нарты. Как водится, продавщица "ушла на базу", а народ терпеливо ждет ее, кормилицы, возвращения. Из беседы с народом я уяснил, что сейчас по всей тундре "сухой период", который продлится до прихода "Оби", снабжающей полярные поселки углем, макаронами и водкой. Таким образом фляжка спирта, которым Женя лишь изредка лечила "простуду" у команды, приобретала золотой вес в качестве ответного гостинца для нашего хозяина.Вернулся к избе к вечеру и еще издали залюбовался кипучей деятельностью команды. За окошком я увидел Женьку. Одетая в тельняшку и повязанная косынкой она чудо как была хороша. И чудным же блеском сверкали стекла уже отмытого ею окошка, а второе было на пути к возрождению. Я приложился губами к стеклу и получил такой же нежный ответный поцелуй, лишний раз убеждаясь, что главное в поцелуе – контакт душ, а не губ... В рыбачьей избе тянуло жареным гусем из прикрытого загнеткой зева печи. К приходу хозяина готовился пир.Усталый Заходякин умылся согретой для него водой, переоделся в чистую белую рубаху и сменил резиновые сапоги на мягкие меховые сапожки ненецкой работы. К тому времени стол был уже накрыт. Я от души наполнил алюминиевую кружку хозяина, лишь для виду плеснув своим. Может быть, именно это обстоятельство и стало причиной последовавшего вскоре знакомства московских туристов со светом фило-сографии, воссиявшей в полярной ночи Усть-Кары. Пригубив очередной раз кружку, совершенно счастливый, Заходякин вдруг спросил:
– Небось, в столицу вернетесь, о путешествии своем писать будете?
– Что вы, Федор Васильевич, кого сейчас этим удивишь!
– А я вот пишу. Зимой. Ночь долгая, работы никакой. Керосин есть. Пишу... Вон рукопись лежит на полке.
– Можно почитать? – оживилась Женька. – Жаль времени мало.
– Вы ничего в моих писаниях не поймете, доченька. Почему же, Федор Васильевич?
– Да меня вот и Академия Наук не может понять. Сколько я им ни писал, все возвращают с благодарностью, но без понимания сути филосографии...
А что это значит – филосография?
– Я так это называю, потому что новое знание взросло на меже философии и географии. Сейчас самое плодотворное знание возникает на стыках наук, вы это знаете.
– Если можно, просветите, Федор Васильевич. Постараемся понять.
Федор Васильевич испытующе посмотрел в лица гостей. Жене улыбнулся золотозубой улыбкой. Еще пригубил спирту, собираясь с духом.
– В основе всего, дорогие мои, лежит крнненталь. Какая коннен-таль, таким окажется и все остальное в данной местности. Добротная конненталь – и народ хороший, работящий и добрый, как вот здесь у нас на Каре. Жидковата конненталь – пиши пропало.– Пожалуйста, – взмолилась Женя, боясь вспугнуть вдохновение Заходякнна, – Поясните, что значит конненталь?
Ну, понятие коннент или конненталь у меня включает всю сумму материальных и спектрографических элементов, свойственных местности.
– А откуда они берутся, материальные и спектрографические эти?– Как это – откуда? Солнце, космос... О космических лучах слышали? Это наипервейшее первоначало – прародитель всей материи. Все в мире находится в непрерывном движении и изменении. На земле это проявляется в тектоническом изменении природы. Видели последние скалы на Каре? Отчего их в складки сложило синклиналью? Вот она самая и есть коннентальная тектоника!
Гости начали скучнеть. Путаница одна – эта филосография. Ходил мужик с геологами, верхов нахватался, вот и лезет теперь в голову всякая "филосография" от нечего делать! И только у Жени интерес не угас, но скорее не к учению Заходякина, а к нему самому.
– Федор Васильевич, а как вы к этому всему пришли? – спросила она.
– Это удивительная история, – Заходякин еще пригубил из кружки. – В тридцатом еще году на Индигирке я заваливал медведя. И сальцем решил от него запастись для лекарственных целей. Завернул кусок сала в письмо, химическими чернилами написанное. Месяца через два стал я то сало резать, а на срезе, в самой глубине куска, буквы фиолетовые. Расплылись, конечно, однако же и различаются "С" и "О" и другие узнаются. Что их вглубь куска перенесло?.. Ведь заверни я вот гак же старое сало, лишь на поверхности бы все отпечаталось и только. Стал после этого я впервые думать. Умных людей тоже расспрашивал,. но никто мне ничего пояснить не мог. Вот и академик Завьялов мне пишет: спасибо, мол. за тонкое наблюдение. А что есть, спрашивается, самое тонкое наблюдение без пронзительной мысли?.. Теперь все по моя филосография объяснила через понятие о движении витаминов... Молодой был еще медведь, сильное в нем было движение витаминов!
– Выходит, в стареющем организме это движение ослабевает?
– А то как же? Накапливается элементное железо, толще становятся мембранные перегородки. Тут уж неизбежно тускнеет и живопим сь!
– Жимвопись? – поправила ударение Женя.
Нет, живопимсь! – заупрямился Заходякин. – Это еще одно важное обретение филосографии – учение о живопимси. Как бы вам это пояснить, доченька? Вот у вас живопись яркая, это даже ваши глаза выдают. Вы на мир смотрите, как через эти вот вами же отмытые окошки. Я же, старый человек, смотрю на него, как вчера до вашего прибытия через эти окошки смотрелось. Смекаете''
– Федор Васильевич, вы где-нибудь учились? – спросила Женя.
– Два класса церковно-приходской школы... Но еще мальчишкой, в деревне случалось, посещали меня минуты дивной созерцательности. Играем, бывало, в лапту, и вдруг меня словно палкой по башке врезали, стою с открытым ртом и смотрю вокруг в безмерном удивлении: "Откуда это все и зачем: деревья, солнце, цветы?.." С геологами ходил. По лицам вижу, подозреваете, что от них мудрости набрался и чужим умом живу. Верно, немало я у них перенял, но и понял все про них: главного они не знают и знать не хотят. По камешкам, да по слоим стратиграфии читают они одну лишь страничку из необъятной книги. Остальное от них сокрыто. Что всем движет? Почему живое легко становится мертвым, но не наоборот?– Федор Васильевич, а вы пробовали читать... – Женя подбирала слово, чтобы не обидеть хозяина. – Ну. скажем, гак, научно-популярную литературу?
Заходякин фыркнул с возмущением:
– Эти книжонки замусоривают голову скорее, чем проясняют сущее. Настоящие проницатели природы – Аристотель. Лукреций, Ломоносов, Менделеев, Вернадский. Их-то я и читаю. Выписываю из Москвы – почтой. Вон у меня вся полка уставлена Но с тем же Вернадским я пускаюсь в постоянный спор. Не могу читать, потому что оспариваю чуть ли не каждое слово. И убеждаюсь, что мыслить я могу ничуть не хуже, но маловато знаю... и все же, как полярное сияние, вспыхивает иногда в бессонные зимние ночи у меня понимание мира. Вот-вот, кажется мне, и главную тайну постигну: как свод физических законов, лежащих в основе мироздания, становится волей мирового духа. Потом же все куда-то исчезает, гаснет и не остается от тех озарений ничего, как от того же полярного сияния...