– Господи так то же Сашко с жинкою! Красулечка же какая! Здравствуй, моя голубонько! И ты, сокол, здравствуй!
...В этот месяц, случайно купив у леваков шиферу и выписав через сельсовет материал для стропил, я заново перекрыл хату, радуясь добротной прочности ее стен, сложенных еще моим прадедом из пор-фиритового бута. И радостно наблюдал я дивное единение душ старой украинской крестьянки и молодой москвички – моих самых главных женщин на свете. Тайные страхи, что Женечке тяжко будет выносить жизнь в старой хате с земляными полами, оказались пустыми. Единственно только – в первый же день, как в Коктебеле год назад, мне пришлось мешками носить с выгона голубую полынь. С доброго согласия бабушки Женя заменила ею старые домотканые половики. И сами эти половики, не знавшие стирки уже добрый десяток лет, мы с Женей стирали в озере, которое раньше носило название Третий доломитовый карьер. И вспоминалась нам другая стирка – в солнечный денек заполярного лета у водопада на Каре.Хоть и не те уже были силы у бабушки Марии, но по-прежнему буйствовала вокруг хаты разнообразная огородная зелень, а. в подзапущенном саду наливались вишни и сливы, даже была и грядка новоселки этих мест – клубники. А в кустах сильно разросшейся сирени еще стоял мой топчан, посеревший от осенних дождей. В ясную погоду мы с Женей спали на нем, ложась и поднимаясь вместе с солнышком. Колесо звездного неба неспешно крутилось над нами вокруг Полярной звезды, и Женины познания в астрономии прирастали, приближаясь по насыщенности к моим собственным... Нам везло – снова с лицами, обращенными к звездам, принимали мы новую волнующую полосу своей любви и супружества...Женин день почти полностью уходил на помощь бабушке по хозяйству и на долгие душевные разговоры со старушкой в прохладной тени под стеной хаты. Как напрасны были мои опасения, что бабушка не найдет общего языка с городской невесткой!.. Еше в первые дни бабушка сказала мне:
– Коханочка твоя дочку тебе родит. Красивая в беременности – первый признак.– Двоих сразу, бабусенька! – весело отозвался я и от избытка чувств одним ударом вогнал гвоздь в балку стропил. Я так прочно втянулся в заданную Женей год назад игру, что другого исхода и не мыслил.
Я оставил Женю с бабушкой в Благовещенке до осени.В августе, без Жени комната-трамвай вдруг понесла меня по неожиданному маршруту... Вышел институтский сборник с моей статьей. Я с удовольствием перечитал ее, удивляясь тому, как это все явилось мне год назад, потребовав для своего рождения почти трагического напряжения души... И вдруг ощутил неодолимое желание снова пережить наполненность задачей. Носить ее в себе, подспудно зреющую, терпеливо выращивать все более углубленное понимание физики явлений, радоваться нежданным дарам интуиции... Наверно, так и жаждет новой беременности женщина, глядя на свое, по садовой дорожке затопавшее дитя и вспоминая как радостны были для нее его толчки совсем недавно под сердцем. Сравнение с беременной заставило меня сперва застыдиться и даже, кажется, покраснеть. Потом я рассмеялся -после тревог минувшей зимы возникновение такого сравнения в моей голове так естественно! Да и что же в нем стыдного?Теперь в конце рабочего дня я с нетерпением ждал возвращения к оставленным на столешнице секретера листкам, на которых у меня творилось уже нечто, съедая все вечера и выходные дни и доводя до сладостного утомления и душу и тело, чего никогда не давала цеховая работа, выматывавшая прежде всего нервы и требующая больше ног, чем головы... В конце августа я нашел Пересветова, вернувшегося из лодочного похода по Нижней Тунгуске. Алешка просмотрел мои выкладки – приложение теории схлопывания плазмы к конкретному случаю, а именно, к импульсному разряду в течение ста тысячных долей секунды в замагниченной гелиевой плазме при токах в сотни килоампер.
– Во! – сказал Пересветов и поднял большой палец. – Всспоминал я тебя в походе, Сашка, и думал о чем-то подобном. Только не был уверен без расчетов, что в лабораторных условиях можно будет это реализовать. Теперь ясно: надо строить экспериментальную установку и все это проверять. Если это не бред, ты гений! А у меня есть один совершенно фантастический кадр, бывший фронтовой авиамеханик Владимир Петрович Рябинкин, нынче первоклассный вакуумщик и вообще золотые руки и кристальная душа. За месяц-другой он тебе такую установку сварганит – в Штатах такой не найдешь! Вот только магнит потребуется "агромадный", судя по твоим прикидкам. И кажется мне, что ты мог бы работать у меня в лаборатории на правах "приходящего" исследователя. А что? Это мысль, Сашка!
...В Благовещенку за Женей я поехал в конце сентября. Там еще во всю продолжалось лето. Я увидел Женю в легком просторном платье, сквозь которое целомудренно просвечивали белые трусики, зреющий арбуз живота и наливающиеся материнской силой груди, все еще не ведающие лифчика. Она сносно освоила украинскую мову, певуче общалась с бабушкой Марией, звавшей теперь невестку нежно Евгой.Провожая своих молодых, стояла бабушка Мария смиренно в калитке. Так стояла она в 1914-м, сама еще восемнадцатилетняя и беременная Колей, провожала мужа в солдаты, не ведала, что навсегда. Так стояла она в 1934-м, провожая в Минск, в школу пограничных командиров, сына Николая. Так стояла в 1954-м, провожая на учебу в Таганрог своего внучка Сашку...
Дома Женя мне сказала:
– Дочь назовем Марией.
– А если их на самом деле окажется двое?– Вторая будет Дарьей.– Дашка-Машка. В рифму?– Не только. Одну из моих бабушек звали Дарьей.– А если окажутся мальчишки?
– Будут они Максим и Николай, какие тут еще варианты. Тревоги начались в декабре. Теперь уже было совершенно точно известно: двойня. Прослушивался асинхронный стук двух сердечек. Но что-то неладное, какую-то лишнюю зазубрину обнаружили на Жениной кардиограмме синявинские врачи и без обиняков посоветовали мне устроить Женю в московский роддом... Прописавшись у мужа в комнате-трамвае, она автоматически перестала быть москвичкой, и мне говорили строгие, но отзывчивые тети во всевозможных здравотделах столицы: "Рожайте в своем городе и не надо паниковать, папаша!.. Да, случай сложный, есть риск, но в вашей горбольнице очень хорошее родильное отделение – лучшая в области статистика".
Женя держалась молодцом. В те дни ей очень нравилось украинское слово "перемога". Она использовала его более расширенно, чем в прямом значении "победа". "Переможем, Сашко", – говорила она мне с напряженной улыбкой, неся свой огромный живот по лестнице на третий этаж после прогулки. "Переможем! – говорила и после моей безуспешной поездки в какой-нибудь МОНИАГ. – В конце концов, эта "зазубринка" на моем самочувствии никак не сказывается. Но чтобы тебя успокоить, давай схитрим. За недельку до срока я поселюсь в Староконюшенном и попаду в роддом через неотложку".Пожалуй, то был самый верный шанс. Но в конце декабря Женя закапризничала:
– Хочу встретить Новый год здесь, в нашем милом трамвайчике!– Женечка, давай не будет рисковать. Встретим Новый год с Надеждой Максимовной и Людмилой.– Да нет же. Они что-то так тихо себя ведут, мои зверушки, не торопятся. Проскочим Новый год и сразу же поедем, – глянула чарующим своим взглядом черкешенки и добавила по-украински: – Сашко, ну я так хочу, розумеешь?
Новый год действительно проскочили успешно. Трамвай, глядя в кромешную тьму стеклами эркера, проскочил стык на рельсах времени и загромыхал себе дальше. Женя только чуть-чуть пригубила бокал шампанского. Утром первого января, начав уже собираться, заупрямилась снова:
– Так не хочется из дому уходить, Санечка! Чего ради спешить и Надежде лишний день глаза мозолить? Они так устали в новогоднюю ночь, что сегодня спят, как сурочки. Давай уж завтра утром, Санечка!
Что оставалось делать? Ближе к вечеру тревога в моей душе росла и росла. Вот уже и в окнах темно... Расположились на сон. Я читал вслух при свете бра сказку в "Иностранной литературе" чешского писателя Карела Михала о забулдыге-мостильщике по имени Гоузка. Он по пьяному делу подобрал на улице яйцо и поселил в своей каморке домового, который вылупился в виде птенца. Сказка оказалась ужасно смешная, потому что домовой донимал ленивого мостильщика, заставляя его вкалывать по-ударному на работе, и дома не давал покоя. Среди ночи он вдруг разбудил беднягу, стащив с него одеяло, и сказал: "Бери корыто, сейчас будем стирать!" Женя стонала от смеха. Не следовало бы все это читать ей! Но я не смог удержаться и еще добавил:
– Жень, а Жень, ты в этом домовом никого не узнаешь?– Оттого и смеюсь, что это вылитая я! А мостильщик – ты. Скажешь, нет? – продолжала хохотать Женя и вдруг вскрикнула, хватясь за мою руку: – Санечка, что же это такое? Да что же это? О Господи! Это не зверушки, это звери, это же – ой! – настоящий зверинец!..