– В любви объяснялся и предлагал немедленный побег с бала: тройка, сани до медвежья шуба.
– Что ты ему ответила?
– Ответила, что люблю... – Женя выдержала паузу, и у меня невольно дрогнуло сердце, будто самолет ухнул в воздушную яму,-...своего Санечку и сбегу с милым Санечкой с этой вечеринки до срока, если Дымов не прекратит болтать свои глупости.
Я обнял стан жены и через тонкий шелк ощутил ее тело, любимое до клеточки. Ее прохладные руки, обнаженные до плеч, сомкнулись вокруг моей шеи. Это был наш первый поцелуй в Новом году, немного усталый и туманящий голову сознанием нашей тайны на двоих. Поцелуй супругов, все еще открывающих тайны друг в друге и знающих свою главную тайну, что счастья им хватит на долго и что оно зависит только от них самих, а они уже немного научились его беречь. Женя откинулась, я удерживал ее за талию, и она стала ерошить и гладить мои волосы.
– Знаешь, Дымов мне сегодня все свои творческие планы выложил. Так, ничего себе!.. Мечтает он поставить леоновскую "Евгению Ивановну", но для дипломной работы эта вещь великовата, ну и там съемки на Кавказе и на Ближнем Востоке – сложно все это. Слушаю я Дымова, а меня саму-то гордость за тебя разбирает. Пусть себе Дымов разыгрывает с актерами придуманную жизнь, сам он никогда не испытает вкуса настоящей мужской работы, открытий и успеха. Не в искусстве, а в настоящей живой своей жизни. А вот мой Сашка!.. Правда же, я не ошибаюсь, мой милый?– Надеюсь, что не ошибаешься, – засмеялся я. – Но денег я стану приносить в дом заметно меньше.– Прокрутимся, Санечка! Буду брать рукописи на рецензирование. Глядишь, еще какие-нибудь стихотворные переводы подвернутся. Если мне нужно выбирать между "иметь" или "быть", я выбираю второе!
Пересветов выделил мне дубовый двухтумбовый столище, который в свое время не поместился в его "кабинете" и был оставлен в лабораторной комнате между окном и дверью в пересветовскую каморку... Я положил перед собой листок с программой работ, набросанной накануне Нового года с Пересветовым. Первым делом мне нужно было "озадачить" свои кадры – Рябинкина и двух ребят дипломников, "подброшенных" мне Пересветовым. "Ты присмотрись к этим мальчикам,– сказал он мне. – По-моему, что надо". Первым я пригласил для разговора Владимира Петровича. Тот подошел, радостно улыбаясь, отчего щеки его, немного похожие на печеные яблоки, округлились еще четче.
– Я очень р-рад, Александр Николаевич, что вы наконец-то здесь. Готовить машину к полету?– Нет, "летать" пока не будем. Как в песне поется – "туман, туман, сплошная пелена..." Чтобы этот туман рассеять, нужно провести кое-какие дополнительные исследования. Например, распределение по скоростям электронов и ионов перед началом схлопывания. Скажите, вы могли бы реализовать вот такую систему электродов-зондов?
Я набросал на листке эскиз. Рябинкину не нужно законченных чертежей, Рябинкину нужна живая идея. Конструкцию он блистательно реализует сам, пользуясь огромными возможностями мастерских НИИ.
– Недельки за две управимся, – сказал Рябинкин, забирая эскиз. Потом я позвал дипломников Серегина и Бубнова. И вот они сидят передо мною, оба очень и очень ироничные. Разумеется, они на все сто были уверены, что в радиотехнике не осталось для них никаких белых пятен. Они учились в местном филиале МЭИ, который назывался "завод-втуз", числились у Пересветова регулировщиками аппаратуры, но по сути были уже почти готовыми инженерами. Что же до иронии, то как же еще, скажите на милость, могут смотреть деловые ребята со светлыми головами и умелыми руками на неудачника, загромоздившего половину комнаты своей установкой, не дающей никакого результата?..
Я сформулировал для них задачу – одну на двоих. Многозондо-вая система, которую готовит Рябинкин, требует многоканальной компенсации потенциалов. Вся сложность в том, что схема должна быть весьма быстродействующей. Я стал набрасывать квадратиками скелетную схему такого многоканального компенсатора, предоставляя ребятам поиск собственных инженерных решений. Срок был жесткий, две недели, но ироничная молодежь виду не показала.Оставшись один в своем углу, я попытался на языке математики прояснить для себя работу многоканального зондового анализатора скоростей в целом. И тут обнаружилось такое, от чего я уже не смог усидеть и заходил по узкому проходу, пытаясь справиться со смятением. Выяснилось, что я испытываю затруднения, оперируя с комплексными переменными. Вот это дожил! Начал уже забывать математику?.. А ты как хотел? Математика же, как музыка, требует ежедневных упражнений... Я сходил в библиотеку и взял вузовский учебник математики. "Комплексные переменные мы сейчас подучим, – думал я, спускаясь по лестнице. – Но неизвестно, что я еще утратил за последние пять лет..." Меня охватил панический страх. Вспомнил слова Матвеева: "Напрасно ты, Сашка, на диссертацию нацелился. Сейчас с этим очень туго стало. Слишком уж много развелось в стране пустопорожних кандидатов. Ты ведь, поди, и все свои институтские "азы" в нашем цеховом бедламе порастерял?" Тогда я только рассмеялся, теперь мысленно ответил Матвееву: "Да не нацеливаюсь я на диссертацию. Михалыч! Не отказался бы, да не в этом суть!.." И снова почудился мне голос Матвеева: "Ладно, ладно, ты ври кому-нибудь другому, парень! Попомнишь мое слово, сменял ты шило на мыло. А ведь мог бы из тебя первостатейный получиться начальник цеха!"За столом не сиделось... Едва я начал углубляться в такие, в общем-то простые математические премудрости, как что-то стало меня тревожить и тянуть, требуя немедленного, неотложного действия. "Что нужно делать-то?" – спросил я себя. Оказалось нужно: идти, смотреть, вникать, во время пресечь нарушения, восполнить собственные и чужие упущения, поймать возможность скрытого брака, пока он еще не поселился в технологическом цикле. Привычка!.. Разобрался с комплексными переменными, оказалось – затрудняюсь расписать выражение для дивергенции. Благо, учебник математики был под рукой. Пере-светов, проходя мимо, остановился и с улыбкой посмотрел из-за плеча на мои математические упражнения.– В нашей программе мы упустили один пунктик. Саша, – сказал он, – тебе следует очень внимательно проработать свою статью об эффекте схлопывания.Когда дверь каморки закрылась за Пересветовым, до меня дошел глубинный смысл этого предложения. "Ах, Алешка, умница! Только глянул, и сразу понял, что со мною творится. И лекарство прописал! Повторить всю работу души в те коктебельские дни, когда мне открылись все эти чудеса!.." Я готов был хоть сию минуту приняться за выполнение этого сверхпланового пункта, но уже темно-синими сделались окна лаборатории, и пора было спешить в детсад за дочками. Женя-то сегодня в Москве.Только поздно вечером, когда уложили детей и, крепко уставшая за день, Женя тоже легла, я наконец-то сбежал в свой "рабочий угол" на кухне с оттиском своей статьи и с черновиками коктебельских выкладок... Оказывается, тогда я воспользовался почтовой бумагой. На каждом листе был рисунок "Алупка. Воронцовский дворец". На меня повеяло свежим морским ветром того дня, когда мы в предвечерье возвращались катером в Алушту. Женя зябла на палубе в крепдешиновом платьице, жалась спиной к моей груди и куталась моими руками, как концами шали, а я изредка целовал розовую мочку ее уха.И не было тогда еще ни коктебельской нашей размолвки, ни этого заманчивого открытия, которое никак не удается подтвердить экспериментом...Я раскрыл свою статью. Вот оно, то интегро-дифференциальное уравнение, которое на пляже Сердоликовой бухты представлялось мне похожим на громадную и таинственную горную гряду. Пожалуй, если бы удалось найти все решения этого уравнения, да выстроить их в изометрии в виде семейства кривых, то они действительно обрисовали бы горный массив, об очертаниях которого я – А.Н. Величко – автор имею самые смутные представления. Вывода этого уравнения в моей статье не было, не принято публиковать подробности – только исходные посылки и результат. Вывод был проделан на листках почтовой бумаги с синим оттиском дворца. Постой, постой, но ведь вывод этот был сделан уже после того, как ночью под шум акации над крышей "карточного домика" явилось мне единственное аналитическое решение этого уравнения. Решение частное, касающееся лишь механизма схлопывания плазмы. Этот механизм я постиг в трагический для меня вечер, оставшись один на пляже, когда перемещал на песке армии зеленых и белых галечек, символизирующих электроны и ионы. Потом же, лежа под звездами на лежаке, я чувствовал себя этим плазменным ансамблем и переживал механизм изнутри...Воспоминание обо всем этом теперь, вечером в "рабочем углу", только увеличило мое смятение. Выходило так, что я не могу логически повторить пройденный тогда путь к истине. Еще выходило, что вот это аналитическое решение, описывающее уип-эффект, явилось результатом душевной смуты, отчаяния и тоски, заставивших меня уйти в задачу, как в единственное спасение... И значит, нельзя расположить себя к творчеству усилием сознательной воли, и тем более, прогнозировать результат этого творчества. Вконец измученный, я отправился спать.Оказалось, Женя еще не спит. Она почувствовала мое состояние.