– Садись, садись, ради бога, Сашка! Мне эта дорожка на в диковинку, Да и люблю я, грешный, "покемарить" в дороге. Кстати, я узнал: твой доклад сразу после моего на утреннем заседании завтра. Вся надежда на то, что твой доклад вызовет на семинаре "фураж"!– Что это еще за "фураж" такой, Алексей Сергеевич?– Ну. это из анекдота про Петьку и Василия Ивановича. Анка побывала в Париже и произвела там "фураж", потому что смешала вместе фурор и кураж. Величко, чтобы получить фураж для своих плазменных лошадок, ты должен произвести фурор. Иначе – кранты, придется закрывать лавочку! Так что с этой вот минуты сознательно выводи себя на должный кураж. Понял теперь?– А что Генеральный не знает ничего про наш нейтронный выход? Ты ему так ничего и не говорил?– Не все так просто, Сашка! Говорить-то я ему говорил, да только так, чтобы он не очень-то и расслышал. Ладно, ты не бей себе это в голову, это мои хлопоты. Твоя задача так "вкусно" сервировать свое блюдо, чтобы у Генерального слюнки потекли, руки зачесались продолжить твою работу в своем НИИ.– Или дать нам по шее?– Не исключено. А рука у него тяжелехонька, уж это я знаю не понаслышке.
...И побежали мимо окон "Икаруса" родные улицы, потом родные окрестные леса, деревни и поля. А через полчаса пути – уже и не узнать ничего, потому что, не имея собственной машины, не ездил я никогда по этой дороге, ведущей к далекому Лешачьему озеру в некогда глухой край староверских святынь да пустыней... Мотор то ровно и басовито гудел, то вдруг замолкал, когда машина уносилась под уклон, и снова мощным рывком подхватывал, чтобы вынести на очередной бугор.Откинувшись на спинку сиденья, Пересветов действительно уснул. Я же не мог оторвать взора от картин милого сердцу Подмосковья. От этих осиянных сентябрьским солнышком просторов под неоглядным небом с мазками перистых облаков. От набегающих навстречу лесов с редкими еще вкраплениями осенней рыжины... Легко сказать -выводи себя на кураж! От мысли о предстоящем меня охватывало нешуточное волнение.Полтора с лишним года назад, в марте 70-го я положил на стол Пересветова свои листки с расчетами и эскизами циркотрона и сказал плохо повинующимся голосом:
– Вот этим, Алеша, можно показать Сандерсу "кузькину мать"!
– Может, он нам еще что-нибудь покажет? – улыбнулся Пересветов. – Тебе не знакома такая ситуация? Оставь, я посмотрю.
Часа не прошло Пересветов застучал в стенку, приглашая зайти.
– Значит, решил ты, Сашка, свой магнит к делу приспособить?
– Не пропадать же добру. Но главное здесь – не магнит, а кольцо резонаторов.– Ну, да – "арена цирка"! Я же и говорил всегда, что ты артист. Но, чтобы на этот раз не вышло у нас клоунады, готовь хорошую математическую модель – и на ЭВМ! Все просчитать, прощупать в цифрах, настроить горы графиков, как у Сандерса, а потом уже и показывать ему мамочку этого самого Кузьмы.– Алешка-а-а! – я почти задрожал от нетерпения. – Обрати внимание, здесь же все усложнилось раз в сто по сравнению с классическим уип-эффектом. Любая математическая модель окажется крайне приблизительной и потому бесполезной. Нужно строить живой циркотрон.
Мы крепко поспорили в этот раз. Я упрямо стоял на своем, и Пересветов махнул на меня рукой:
– Ладно. Мог бы я и "власть употребить", но не стану. Скорее всего в данном конкретном случае ты прав, но в принципе недооценка машинных расчетов может тебе снова дорого стоить... Вот что, сейчас же, не дожидаясь результатов эксперимента, оформляй заявку на изобретение.
...Увы, в авторском свидетельстве нам отказали. Устройство циркотрона, дескать, полностью воспроизводит конструкцию и элементы давно известного электронного прибора – магнетрона СВЧ. Замена "электронных спиц", характерных для этого прибора, плазменными сгустками в циркотроне никакой новизны не несет. Крайне сомнителен и положительный эффект предлагаемого изобретения, а именно – высвобождение термоядерной энергии, так как... И следовал свод "непреложных" доводов эксперта, свидетельствующих, что он что-то читал о "токамаках", но ничего не слышал об инерциальных методах удержания высокотемпературной плазмы. Отказывали также и в авторстве на открытие, поскольку предполагаемое заявителем явление сводилось лишь к периодическому повторению с нарастающей интенсивностью известного явления "whip-effect", наблюдавшегося экспериментально американским ученым Сандерсом в сверхкоротких импульсах в неидеальной плазме, то есть в условиях близких к гипотезе заявителя.Это послание принес нам Дед Мороз в качестве подарка к наступающему 1971 году. Мне и моей группе некогда было ввязываться в дискуссию с экспертизой. В то время мы как раз начали "холодные", без плазмы, прогоны циркотрона с целью отработки СВЧ накачки кольца резонаторов. Не очень ладилось, приходилось снова и снова прибегать к переделкам. Серегин и Бубнов еще весной защитили свои дипломные проекты, стали штатными инженерами и осваивали не очень привычные для них сверхвысокие частоты... Первое включение гелиевой плазмой состоялось только в марте, примерно в годовщину посещения семейством Величко цирка на Цветном бульваре. Утро того дня было пасмурное и слякотное. По дороге на работу меня томило предчувствие провала. Я ведь так привык уже к неудачам на своей установке с ее шеститонным магнитом! И вот включились, и Юрка Серегин заорал не своим голосом: "Есть!" Ему вменялось наблюдение за осциллографом, фиксирующим основной результат опыта – уплотнение плазмы. Опыт повторили, и снова был дикий Юркин вскрик. Я стоял рядом и своими глазами видел острый всплеск на экране. Я позвал Пересветова:
– Есть "уип-эффект", Алешка! Хочешь посмотреть?
Опыт повторили еще и еще при увеличивающемся числе зрителей, потому что каждый всплеск на экране сопровождался уже хоровыми вскриками, так что в лабораторию Пересветова сбегались соседи по этажу. Серегин сказал, что придется продавать входные билеты по полтиннику, как в кино.
– Вы лучше измерьте величину уплотнения плазмы, – сказал Пе-ресветов. – Чтобы публике не пришлось платить зря.
Измеренное уплотнение оказалось равно 16 единицам. Пересве-тов пожал мне руку:
– Поздравляю, Саша! С таким уплотнением можно уже попробовать и на дейтерии.
Вечером того дня я пришел домой усталый и даже погасший. Сообщил буднично:
– Свершилось, Женечка, в циркотроне сегодня было вещество звезд.
– И в такой день ты смеешь быть тусклым? – возмутилась Женя. -Немедленно неси шампанское!
Мне пришлось бежать по мартовскому гололеду, чтобы успеть в магазин до закрытия.
– За тебя, Санечка! – сказала Женя, поднимая бокал. – За твою доминанту! Пусть она и дальше тебя ведет.
Я отшутился:
– Вот теперь могу тебе совершенно точно сказать, Женюра, в чем состоит "система Станиславского" для приведения инженера Величко в творческое состояние. Стоит тебе только припугнуть разводом, и вот нам, пожалуйста – изобретение. Так было дважды.
Женя вздрогнула и посмотрела в мои глаза тревожно, без улыбки. За весь год мы ни разу не коснулись этой темы. Потом Женя отпила из бокала и засмеялась:
– Что же, и славно, Санечка! Это мы можем тебе в любой момент организовать. Ты только намекни, когда будешь нуждаться, а если я снова пережимать начну, как оба прошлых раза, ты мне вот так рукой похлопай, как в самбо. Ладно?
– Женя, а ты и вправду могла тогда уйти к писателю?
– Что это с тобою сегодня, Величко? Впрочем, в день такого успеха ты даже это знать имеешь право... – Женя улыбнулась печально. -Слушай, если уж для тебя это так важно. В те две недели в Староконюшенном я ходила мимо телефона в коридоре, как мимо свернувшейся змеи. Стоило мне только поднять трубку и набрать номер, Санечка... За месяц до этого я как раз его рассказы редактировала. Он часто бывал у нас в редакции. Было это все так дико, но было! Вот когда двое ни слова не говорят, и оба знают...
– Что же меня спасло?
– Благодари Надежду Максимовну. Она ни слова мне не сказала, но здесь было то же самое – двое ничего друг другу не говорят, но знают. Все она понимала, что происходит, и думала: "Вот только сделай это, гадина!"
– Но ты ведь все равно гадиной не была?
– Была, Сашка, страшно признаться в этом, но была! Когда-то Стас Забарский меня на своей "Яве" катал и хвалился, что стоит его папашке, заведующему каким-то отделом на Старой площади, где-то нажать, и мои стихи будут публиковаться в лучших журналах. Для этого мне только следует стать Забарской. Тогда я тоже была гадиной, голова ведь кругом шла от всех этих возможностей. Только Надька не молчала. Орала на меня: "Они твоих родителей уничтожили, а ты им потомство собираешься рожать!" И снова, Санечка, стала я гадиной год назад от мысли, что при т а к о м-то друге, который не чета моему несчастному Величко, и мое дарование зацветет пышным цветом. Но Надежда у меня мудрая! Усадила она меня пальто шить и от дурных мыслей увела. Когда же я тебя с Дарьей возле цирка увидела, ахнула: "Что с мужиком сделала, дурища?" В цирке ты и вовсе почернел и ушел куда-то от нас. Я же не знала еще, что лошадки, бегущие по цирковой арене, вынесли тебя к новой блестящей идее... Дома ты с детьми возился, в цирк играл с таким азартом, словно и тебе пять лет от роду, и я поняла, что вас троих разлучать нельзя. И в тот вечер бесповорот но решила, что мой удел на этом свете быть не столько любимой сколько любящей. Обычный удел русской женщины.