Вышли в обратный путь в половине пятого, а в половине седьмого были уже на дороге. Но автобуса не оказалось ни в семь, ни позже. Темнело. Где-то далеко слышался заливистый звон мотоцикла. Он то захлебывался, то снова по-комариному ровно зудел в просторе. Наконец из-за поворота ярко засветила фара. Осадивший своего коня добрый молодец пояснил нам:
– Сегодня автобус прошел на Пено часа на два раньше расписания. По телеку Штирлица повторяют, вот шофер и поторопился. Вы идите до большака, здесь километров семь. Может быть, там еще какая машина на ваше счастье и проедет, здесь – полная безнадега.
До большака добрались уже в полной темноте. Черная стена леса справа будто бы растаяла, и в этом прогале угадывалось большое пустое пространство – озеро или поле, а за ним очень далеко светились огоньки какого-то селения... Глухая тишина и никакого намека на свет фар. Только изредка на большой высоте над нами проходили авиалайнеры. Холод осенней ночи уже основательно вгонял в дрожь, и разбирала досада за всю нелепость этой неожиданной робинзонады. Я достал топор и направился к лесу. Найти бы сухую полянку и можно было бы повторить комфортную ночевку на разогретой костром земле! Но сразу же за дорогой я влез в чавкающую хлябь и. сколько на пытался, так и не сумел отыскать в кромешной этой тьме прохода в лес. заколдованно черневший в десяти шагах.
– Сань, где ты там бродишь? – окликнула Женя. – Вот здесь отличное сухое место.
На мыске между большаком и лесовозной дорогой оказалась густая лиственная рощица – сплошная ольха да ракита, худшего топлива не придумаешь. Хоть бы какую елочку для растопки!.. Под нависающими ветвями отыскалась ровная сухая площадка. Натянули на себя всю наличную одежду. И улеглись, накрывшись полиэтиленовой пленкой. Я укрыл Женю в объятиях, как птенца, и мы забылись непрочным сном, постоянно ощущая холод, назойливо идущий снизу от земли и сверху через тонкий пластик...Но настоящая беда пришла заполночь. Ни с чем нельзя было спутать вкрадчивый шорох дождя. Дождь был не такой уж сильный, и лиственные кроны над нами еще с полчаса хранили нас, потом же накопленная ими вода потекла на пластик чуть ли не струями. Спасения от нее не было. Вода накапливалась в складках и, при попытках ее стряхнуть, вся оказывалась на одеяле... Дело принимало нешуточный оборот: и одеяло, и одежда – все уже вымокло до нитки. Спасти нас мог только большой жаркий костер. Стряхивая с пластика очередную порцию воды, я подумал: "Что если воспользоваться для растопки полиэтиленовыми пакетами от продуктов? Их же полно в рюкзаке. "Я вскочил на ноги, вытряхнул пластик и снова накрыл им Женю.
– Потерпи немножко, – сказал я ей. – Гарантирую через полчасика грандиозный костер.
В темноте я отыскивал на ощупь и срубал одним-двумя ударами небольшие деревца ольхи. Потом рубил их, раскладывая в три отдельные кучки – ветки с листьями, хворост и поленца. Нужно было иметь достаточный запас дров, чтобы будущий костер мог набрать критическую массу и противостоять дождю, мелкому и надоедливому... Сложив первую кладку, я сунул под нее жгут из свернутых полиэтиленовых пакетов и мокрыми, непослушными от холода руками поджег его с краю. Голубое пламя медленно поползло под мокрые ветки и хворост, зашипела вода. Листья ольхи быстро сохли в голубом пламени полиэтилена и вдруг ярко полыхнули, расшвыривая снопы искр. Заполыхало, затрещало, исходя густым белесым дымом, и... погасло. Я переложил кладку и повторил попытку. Снова огонь вспыхнул, но вслед за белесыми космами дыма погас, и наступила такая темнота, что я ощупью принялся за третью попытку... И все звучала у меня в голове строфа из Роберта Бернса, звучала голосом Александра Градского, сипловато и трагически правдиво: "В полях под снегом и дождем, мой милый друг, мой бедный друг, тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг!.." Ага, снега только и недостает! Опять начинает гаснуть... Нет, ты у меня будешь гореть, полыхать ты у меня будешь!.. В очередной момент появления белесого дыма я сорвал с себя куртку и принялся махать ею, гоня кислород к задыхающемуся пламени... "'И если мука суждена тебе судьбой, тебе судьбой, готов я скорбь твою до дна испить с тобой, испить с тобой!" И вдруг пошло – затрещало, заполыхало, почти загудело. Костер наконец-то одолел дождь. Не переставая махать курткой, я вопил от восторга: – "И если б дали мне в удел весь шар земной, весь шар земной, с каким бы счастьем я владел тобой одной, тобой одной!"Поднялась Женя, подставила к огню промокший бок и улыбалась благодарно и чуть восхищенно. Покачала головой, слушая мои вопли. Вдвоем отжали одеяло. Женя сушила его над огнем. Тем временем я вбил колья рядом с костром и растянул на них наклонным пологом пластик. Настелил под этим укрытием лиственные ветки. Теплый воздух тек от костра и они быстро сохли.– Жень, ложись теперь и спокойно поспи, – предложил я. – Костер я смогу удерживать до утра.Еще и еще валил я деревья и запасал дрова. Потом сел у Жениных ног в укрытии и стал смотреть в огонь, все больше поддаваясь его магии... "Почему так притягивает огонь человеческую душу? – думалось мне. – Правда, почему так притягивает к себе огонь? Почему так любы нам всегда струение и пляска пламени, перебеги цвета и яркости? Почему так упоительно и сладостно нам это зрелище, когда сырые и холодные дрова становятся теплом и светом?.. Пожалуй, нигде не думается так освобожденно и легко, как перед живым пламенем, будь то такой вот спасительный ночной костер в ненастье или же пламя печурки под крышей. Что это – атавизм? Пронесенное нашими предками в генной памяти через тысячелетия святое благоговение перед источником жизни?"Именно в этом месте размышлений и настигла меня та оглушительная мимолетность... Меня вдруг охватило чувство удивительной родственности вот этого ночного костра с тем огнем, который я со своей "стаей" уже несколько лет пытался разжечь в приборе, называемом циркотрон. Вроде бы пригрезилась мне в момент мимолетности даже и цепочка костров, тянущаяся через тьму веков от древних предков сюда в XX век, к разжигаемому нами послушному термоядерному костерочку, в котором тепло и свет будет порождать сама сгорающая первоматерия – водород и литий... Я попытался, как всегда, логикой зафиксировать мгновенный смысл посетившей меня мимолетности, чтобы потом дать себе полный отчет о ней. И, как всегда, мимолетность увернулась от суетливых объятий мысли и не без ехидства исчезла, оставив лишь одно недоумение. Что же общего между окислением органического топлива и термоядерными микровзрывами в циркотро-не, в которых за миллиардные доли секунды возникают температуры и давления, свойственные звездным недрам? Чепуха! Нет здесь никаких аналогий. Бред от бессонницы... Я снова уставился в огонь, и моя душа снова спокойно и благостно сосредоточилась на переживании красоты пляшущих языков пламени. Ну, не чудо ли, что удалось разжечь его под дождем? Что ни говори, а бывалый турист... Стоп, а почему мокрые дрова не желают загораться, хотя потом в жарком костре горят, как миленькие? Подумаешь – загадка! Водяной пар блокирует доступ кислорода к пламени – только и всего. Непременно нужна тяга, чтобы уносить водяной пар в виде дыма, тогда мокрые дрова сохнут и горят жарким пламенем... А вот что действительно есть чудо, так это факт, что мне больше не нужно махать курткой. Костер – это дивная самоорганизующаяся система, сама создающая себе тягу и не гнушающаяся сырых дров даже и под дождем, только подкладывай!Тут и пришла сама собой мысль, четко высветившая в логике то, что в мимолетности было в виде предчувствия мысли. Есть аналогия между костром и циркотроном! Белесый дым от дров, не желающих треть, и гелий в циркотроне! Литий и водород не могут соединяться эффективно, потому, что накапливается гелий, образующийся в процессе реакции, как водяной пар от сырых дров... Мысль эта была настолько простой и очевидной, что меня охватывало недоумение, почему она не пришла мне в долгих моих раздумьях над ворохами сложных экспериментальных зависимостей. Почему не явилась она месяц или неделю назад? Почему для своего рождения потребовала она отчаяния и отваги этой бредовой ночи в холодном осеннем дожде?.. От волнения я даже вскочил и снова принялся наносить ущерб ольховой роще на мыске между большаком и проселочной дорогой, пока запас дров не стал превышать разумные пределы.Женя сладко спала под навесом, а я сидел перед костром, подкла-дывая и подкладывая дрова. А тем временем в другом костре, в ярко разгоревшемся теперь костре моего воображения, сгорали "сырые дрова" накопленных за лето фактов, экспериментальных кривых, строгих аналитических выкладок и промежуточных численных прикидок, не приводивших к успеху порознь, а теперь соединенных общей решительной мыслью. Еще не веря до конца своей удаче, я проникал в суть явлений в циркотроне "Дебет", известном в миру больше под обидной кличкой "диабет". Как избавиться от гелия? Вернее, как устроить "тягу" выводящую альфа-частицы из зоны реакции? Как сделать лот процесс самоорганизующимся?.. Этого всего я пока не знал. Не все сразу! От сладостной мечты замирало сердце– послезавтра, в понедельник, на утреннем "совете стаи" вожак Акела, не знающий промаха на большой охоте, положит на съедение "стае" этого своего "жертвенного быка". Это большой настоящий бык, ребята!Даже и не заметил, как наступил рассвет и прекратился дождь. Просто поднял взгляд от костра и увидел через просветы в лиственной роще гладкую поверхность озера, над которой неспешно тянулись волокнистые космы тумана. Проснулась и Женя. Она поднялась на колени и обняла меня со спины, прильнула ко мне, прижалась теплой ще кой к моему холодному уху. Сказала: