– Похоже, все это теперь кануло, Владислав Петрович. Мне ведь уже сорок три года. И материал мой устарел. Сейчас наш отдел с помощью ЭВМ такое творит, что мне не потягаться. Стыдно вылезать со своим барахлишком на "защиту".
– Что значит кануло, Величко, и что такое ЭВМ? Известно вам, не меньше моего, что ЭВМ – большая дура. Как я понимаю, сейчас она там у вас "дает стране угля, хоть мелкого, но до перемалывая главным образом ваш циркотрон. Нового ведь ничего не появилось от того, что две ЭВМ гудят круглые сутки... Обобщите свои основополагающие идеи, особенно, периодический уип-эффект, а результаты машинного проектирования УТС-реактора к сему приложите, как превосходную разработку этих идей. Со ссылкой на авторов этих расчетов, разумеется. Принимайтесь немедленно и мне первому принесете на суд свое творение. Договорились? Думаю, выйдет большущий толк!
Одичавший на воле "арабский скакун" понес меня через белые еще поля моей будущей диссертации... Полторы сотни ее страниц вернули мне душевное здоровье, хоть и связано это было с новыми и новыми наплывами горевого синдрома... Еще в первые месяцы Надежда собрала, перестирала и надолго упрятала в чемоданы, в кладовку Женины вещи, так ранившие нас своей осиротелостью и одновременно присутствием в них живой Жениной души. Но разве могла она спрятать сквер у проходной, где меня часто ждала Женя? Или вот эту тропинку в березняке над речкой, где она гуляла за месяц до операции?.. Оказалось, что еще целые пласты и залежи боли ждут меня в бесстрастном научном материале. Меня кидало то в Коктебель 63-го, то в комнату-трамвай времен ожидания Машки-Дашки, то в директорскую "Волгу", мчавшую меня к Женечке после Озерного семинара. Во всех моих научных исканиях и свершениях была она, Женя Снежина...
Я просиживал вечера за арабским столом, а у Даши в ее комнате работала "изостудия". Дарья исподволь создавала к выпуску портретную галерею своего класса. Каждый день кто-нибудь приходил позировать. После вернисажа на выпускном балу каждый унесет свой портрет на память. Сколько же она вкладывала в это души! Техника рисунка и красочный материал у нее всегда тонко соответствовали изображаемой модели. Синеглазая подруга с розовыми ушками – акварель "а-ля Натали Гончарова" с самой любовной размывкой голубого и розового. Кареглазая рыжуха с несколько неопределенной пока фигурой обретала в сепии самое живое обаяние. Смазливый чернобровый паренек, только в 10-м догнавший ростом своих одноклассниц, да и то не без посредства завышенных каблуков, легко узнавался в полусотне беглых, но очень точных росчерков угольного карандаша... И собственный автопортрет-шарж в виде бубновой дамы, где одна половина – Даша, а другая – Маша.
Ох уж эта мне дама бубей! Мало того, что они а порядке обмена и в эту зиму продолжали замещать одна другую в школе и в училище. Как выяснилось, они еще придумали "тестировать" каждого очередного претендента на внимание и благосклонность. На свидание вместо Маши отправлялась Даша – и наоборот. Если незадачливый парень не "раскалывал" подвоха, он тут же получал отставку без объяснения причин... Кто знает, может быть, в этих шутках есть и мудрость? Ведь тот же Костик, высмотревший Дашу на вступительных экзаменах в Суриковском, успешно "расколол" Машку, когда она попыталась имитировать предмет его внимания, явившись вместо Даши. Он сказал в тот вечер Машке, что ему с нею скучно, хотя в коридорах института показалось наоборот. Вот тут Машке и пришлось открывать "карты", точнее единственную – бубновую даму. Правда, Костя Жохов – это художник с очень цепким взглядом и, судя по его портретным работам, природный глубокий психолог... Нет, ей-богу, парень этот золотой, и я рад, что они открылись ему со своей игрой.
Жаркое же у нас с Дашкой вышло лето!.. Мы немного завидовали Машке. Она всерьез увлеклась плаваньем, неожиданно показала хорошие результаты в кроле, и теперь тренировалась в спортивном лагере на Московском море, где надеялась заработать первый разряд. "Посыпавшись" в Суриковском, уехала к сестре и Даша... А знаменитая засуха 81-го не унималась, не было только лесных пожаров и дыма. Я взял отпуск и дорабатывал свое "длинное заявление на большую зарплату". Я сидел за столом в одних только плавках, изредка выскакивая к речке... И снова возвращался к своим уравнениям и графикам. Строил, строил, а то и ломал да перестраивал параграф за параграфом, глава за главой...
Еще зимой, ознакомившись с моими наметками плана, Бердышев решительно ограничил мне задачу. Он вычеркнул всю "термоядерщину", если воспользоваться любимым словечком Стадню-ка.
– Оставьте только периодический СВЧ уип-эффект. Это ваше главное завоевание в науке. Будет или не будет на его основе решена проблема УТС, покажет время, но СВЧ уип-эффект у вас никто не отберет. Все выходы на управляемый термоядерный синтез вынесите в рекомендации по использованию вашей научной работы. А справку об их внедрении напишет Стаднюк, вовсю использующий сейчас ваши основные научные положения в своих кипучих поисках. Вот так. Александр Николаевич, иначе вы расплыветесь необъятно, а это всегда оборачивается потерей глубины...
Жарким суховейным летом 81-го я убеждался, как он прав.
Дарьин провал в Суриковском мы втроем пережили достойно. Ясно было, что следует еще одну зиму поготовиться и взять уроки у хорошего рисовальщика. Нашлась для Дарьи подходящая работа в отделе технической эстетики нашего НИИ. Это чтобы стаж шел... Так что с сентября мы с Дарьей стали по утрам вместе ходить на работу. Ближе к защите диссертации Дашка ревниво принялась за внешний облик соискателя, заставив меня купить и новый костюм, и югославские штиблеты, и несколько самых "отпадных", по ее мнению, полосатых рубашек... И на защите сидела, чертовка, хотя с утра еще договорились, что она не станет меня смущать своим присутствием.
Потом она взахлеб рассказывала Машке:
– Как они все там на папу набросились! Вопросы, вопросы. Да все, знаешь ли, с подковыркой, с ехидцей. Один такой с залысинами в серебристом ежике все грозно напирал, "не в кайф" ему папа попал с этими, как их. ЭВМ. То ли слабо их использовал, то ли перестарался, не могла я этого в толк принять. А папа, ничего себе, отбивался своей указкой, как Сирано де Бержерак. Жаль только тыкал не в серебристого дядьку, а в свои безвкусно цветастые плакатики. Ушли голосовать, Машка, а я сижу и не жива, и не мертва. Думаю себе, пошла в "лом" вся диссертация из-за этого настырного дяденьки... И вдруг слышу и поверить не смею. Присудить докторскую сверх кандидатской. И ни единого черного шарика!..
Как же неутолимо пусто было у меня на душе в тот вечер! Съели мы привезенный Машей торт, и Женина чашка с янтарным, как она любила, чаем стояла на нашем семейном пиру. Потом ушли мои красавицы на дискотеку. Я остался один в пустой квартире и маялся ужасно. Нет, не помирила меня успешная защита диссертации с моей тоской. Докторская степень вроде бы ставила меня, наконец, на один уровень с Робертом К. Сандерсом... Но зачем все это, если нельзя обрадовать этим Женю?
И в тот вечер, верный обретенному принципу: спасаться от боли, идя на еще большую боль, я впервые рискнул взглянуть на Женин коктебельский портрет... Нехотя я потом расставался с ним. Снова убрал его под восковку к святому Себастьяну, решив смотреть не часто, чтобы не примелькался он, не утратил тонкого, как пыльца на крыльях бабочки, очарования давних дней, когда я в надуманной беде, но нешуточной муке вынашивал в себе этот чертов "эффект кнута".
Это Стаднюк задавал мне перцу на защите, несмотря на сдерживающую иронию Бердышева. Претензии Георгия Ивановича сводились вовсе не к тому, что я слабо использовал в диссертации данные машинных расчетов. Дарья просто ничего не поняла. Стаднюк сердился, что слишком много уже потрачено машинного времени, а экспериментальные результаты слишком сильно расходятся с предлагаемой соискателем теорией. Не поддавались явления в УТС-реакторе энергичному штурму Стаднюка. Что-то там в сгустке материи в момент реакции происходило такое, чего моя теория еще не чувствовала. А ведь все математические модели Стаднюка для ЭВМ строились только на наших с коллегой Сандерсом бреднях, да еще новосибирцы сварганили на заказ дюжину весьма диковинных уравнений, но тоже, видать, пороха не изобрели. К тому и сводились речи Стаднюка, что ни к чему не годится моя диссертация, если она не охватывает тонких и непонятных явлений уип-эффекта в момент термоядерной реакции... За что я должен особо поблагодарить Бердышева, так вот за эту, предвиденную им, возможность дать четкий ответ Стаднюку:
– Простите, Георгий Иванович, но в рамки вынесенной на защиту научной работы не входит "термоядерщина", а эксперименты на не-реагентных газах полностью подтверждают теорию "нереактивного" уип-эффекта, которая может служить и служит основой для будущих теорий. Реактивный уип-эффект станет, может быть, темой диссертации Латникова, поскольку он сейчас больше всех ломает над этим голову.