Но здесь
с волосами венчанными
властители среди звездных скопищ
в яйце ночи
утрачивают вместе со скрижалями закона
вещие дали
на подвижных дисках розы ветров.
Солью заговаривают раны,
пока свет с плачем домой не потянется,
закрывая музыкальные двери.
Темнота
овдовевшая
болью скрюченная
долгим жалобным зовом
плодородия
сотрясает опустошенные небеса
пока
новый подсолнечник
сквозь траурное одеяние ночи
распускаться не начнет —
*** (Сеть из вздохов сон ткет…)
Сеть из вздохов сон ткет
священные письмена
но здесь никто не умеет читать их
кроме любящих
которые бегут
сквозь вращающиеся с музыкой
застенки ночей
горы мертвых
превозмогая
грезой связанные бегут
чтобы потом только
окунуться в рождество
солнца
вылепленного ими же —
*** (Сбрасывает этот век…)
Сбрасывает
этот век
змеиную чешую своего смертельного календаря —
Свищет вокруг волос Береники
молния — бич —
Отверзлась Адамова голова
подымается дергаясь
в тонкую полосу воздуха:
Семь дней творения.
Прорастает семя в страхе
быстро на человеческом пальце.
Орел несет в клюве свое гнездо.
Поцелуй — пчелиный присос девичьих губ
и пожинает смерть ветряные хлеба.
Звезды без орбит мраком ночным очерчены
освобожденные, брызжут пять чувств осветительными ракетами —
И молчание — новая страна —
*** (Сколько времен затонувших…)
Сколько
времен затонувших
на буксирном канате детского сна
поднимаются из открытого моря
в пахучую каюту
играя на лунных костях мертвецов
пока дева лимоном солнечным
окропленным тьмою
ослепляет в кораблекрушении.
Беспомощно
хлопают
мотыльковые двери мгновений
всегда открытые
для золотых дротиков
убийственно жгучих
в кровавом побоище детского страха.
Какие окольные пути предстоят
шагам сердца
пока наконец
челна воспоминаний
наяву
не достигнешь —
Сколько границ земных омытых грезами
нужно сорвать
пока музыка придет
с чужого созвездия —
Сколько смертельно больных завоеваний
нужно им
прежде чем они возвратятся
лунное молоко во рту
в крикливый воздух
своих детских игр со светлыми ресницами —
*** (Придет кто-нибудь издалека с речью…)
Придет кто-нибудь
издалека
с речью,
где, может быть, звуки
перекрыты
ржаньем кобылы
или
писком маленьких черных дроздов
или скрежетом пилы,
перегрызающей всякую близость, —
Придет кто-нибудь
издалека,
похожий на пса или на крысу,
придет зимою, —
ты одень его потеплее,
пусть у него
огонь под подошвами,
быть может, он ехал
на метеоре верхом,
не нужно ругать его
за продырявленный коврик. —
Всегда странник
носит с собой
сироту-родину
для которой он, может быть, ничего не ищет,
кроме могилы.
*** (Дальше дальше в дымный образ…)
Дальше
дальше
в дымный образ
верст любви дотла сожженных
к морю
разгрызающему с ревом
обруч горизонта на куски
Дальше
дальше
к вороной упряжке
с головою солнечной в повозке
вверх на стены белые
через проволоку времени
никнуть узнику в глаза
кровь разбрызгивая
чтобы наконец он мог
дальше
дальше
выбежать союзник сна
на великую свободу —
Пойман грезой он уже
заключенный в звездном круге.
*** (Без компаса хмельной кубок в море…)
Без компаса
хмельной кубок в море
и
кровь — роза ветров — пляшет
в споре со всеми светилами небесными
так юноша —
Испытывает юность свою
со встречным ветром в волосах
еще не зная как осторожна
тень в слепящем солнце.
На своем гулком Б-ге
пересекает он
молящие руки поникшего вечера
высвистывая старческое нищенство
на ветер.
У ночи
срывает он звезды с пояса
бросает
эти потерявшие запах лавандовые песни
праматери
в простыни.
Любит он подниматься по лестнице
в небо
чтобы дальше видеть
ибо смерть напрягла его
словно молнию
без возврата.
С качалок
племен оседлых ныне
он катапультируется
вне себя
огненным шлемом
он ранит ночь.
Но однажды наступает тишина
этот остров
уже расположенный
на острие последнего вздоха
и
в звезде обреченной временем
звучит музыка
не для слуха —
А он слышит
как шепчет семя
в смерти —
*** (Далеко далеко от кладбищ…)
Далеко далеко
от кладбищ
плачу о тебе
но не ветру слезы мои
и не морским волнам в ожидании.
Далеко далеко
от всех давно размыканных
эпох
в камнях мумиями
замурованных —