Выбрать главу
22
В миг закроет звезда око свое жаба потеряет свой лунный камень ты в своей постели подаришь ночи свое дыханье о карта вселенной твои знаки уводят прожилки неведомого из нашего рассудка
обездоленные прах мы оплакиваем —
23
Любовь моя влилась в твое мученичество прорвала смерть мы живем воскресением —
24
В заколдованном лесу где кора бытия содрана где следы кровоточат раскаленные загадки переглядываются перехватывают известия из гробниц — позади второе лицо появляется тайный союз заключен —
25
Нужно больным выловить в своей же крови беглую дичь их глаза на охоте там где разлегся день смертельным страхом окрашенный и глубина луны вторгается в их зимний сон открытый настежь притягивает их пока не порвутся земные нити и не повиснут они снежным яблоком всем телом болтаясь в воздухе —
26
Мои дорогие покойники волос из темноты уже называются далью тихо прорастает сквозь открытое время умираю переполняя тайную меру в минуту которая вытягивается набухая позади привиты земле огненные языки лоза отдавшая свое вино пламени падаю навзничь —
27
Пока я здесь живу томится за стеной время в море вновь и вновь назад его оттягивают за голубые волосы не стать ему вечностью нет еще любви между планетами но тайное согласие трепещет уже —
28
Приблизится вечер и кровью истечешь пока темнота могилу не выроет эмбрион мечты в материнском чреве стучится творческий воздух обтягивается медленно кожей нового рождения боль вписывается опахалом призраков Жизнь и смерть идут дальше —
29
Снова и снова потоп с вымученными буквами говорящие рыбы на удочке в скелете соли чтобы раны прочесть — снова и снова учиться смерти у древней жизни бегство через воздушную дверь к спящим звездам за новым грехом без конца упражняться в древней стихии дыхания новой смерти пугаясь куда слеза денется если земля пропала?
30
Они говорят снег время — платок со всеми четырьмя краями света вносится война и звездный дождь друг к дружке жмутся прячутся там где ночь материнское молоко разбрызгивает черным пальцем указывает туда где новые открытия ждут духоплавателей мерцая во мраке глубоко под снегом —

Владимир Микушевич. Двери ночи (Нелли Закс и Адольф Гитлер)

Гетто избранничеств! Вол и ров Пощады не жди! В сём христианнейшем из миров Поэты — жиды!
МАРИНА ЦВЕТАЕВА

Вряд ли кто-нибудь отважится утверждать, что Нелли Закс родилась для судьбы, выпавшей на ее долю. Даже Нобелевская премия, которой была удостоена поэтесса в 1966 г., лишь подчеркнула насильственный трагизм ее жизненного опыта. Говорят, будто Осип Мандельштам во врангелевской тюрьме сказал надзирателю: «Вы должны меня выпустить — я не создан для тюрьмы». И, действительно, Осип Мандельштам, утонченный поэт Петербурга, не был создан для ночных допросов на Лубянке, для воронежской ссылки и для смерти в лагерном бараке. Нелли Закс — его ровесница, она тоже рождена «в девяносто одном ненадежном году», и это совпадение таинственно-фатально-символично. Нелли Закс, хрупкая берлинская барышня, приверженная музыке, танцу, неоромантической поэзии, так мало вяжется с гурьбой и гуртом двадцатого века. Кто бы мог подумать, что ей предстоит написать:

И с твоих ног, любимый мой, две руки, рожденные давать, башмаки сорвали перед тем, как тебя убить.[3]

А без этих строк Нелли Закс не была бы той Нелли Закс, которая достигла всемирной известности и получила Нобелевскую премию. Правда, уже ее ранние произведения привлекли внимание Сельмы Лагерлёф, что в 1940 году спасло жизнь немецкой поэтессе. Когда в Германии подготавливалось окончательное решение еврейского вопроса, Сельма Лагерлёф при содействии шведского принца Евгения добилась для Нелли Закс возможности покинуть гитлеровскую Германию. (Участие шведов в спасении Нелли Закс не может не вызвать в нашей памяти героическую тень Рауля Валленберга). Нелли Закс впоследствии рассказывала, что офицер немецкой полиции, оформлявший документы на выезд для нее и для ее матери, посоветовал непременно лететь самолетом. С поезда беглянку могли снять и отправить в концентрационный лагерь. Этот совет, возможно, тоже спас ей жизнь. Свет не без добрых людей. Попадаются они и среди убийц. Сохранились предсмертные письма молодых немецких солдат, отказавшихся записаться в СС и расстрелянных за это.

Если бы Осип Мандельштам не написал ничего, кроме «Камня», он остался бы в истории русской поэзии как незаурядный поэт. Ранние произведения Нелли Закс подарили ей сочувственное внимание Сельмы Лагерлёф. Но без «воронежских тетрадей», без «Стихов о неизвестном солдате» Мандельштам не был бы Мандельштамом, как Нелли Закс не была бы Нелли Закс без своих поздних стихотворений. Романтический миф прошлого века усматривал славу поэта в его разрыве с толпой. В двадцатом веке слава поэта — катастрофа с гурьбой и гуртом. Интересно, что массовое мученичество отнюдь не приноравливает поэзию к массовым вкусам. Вопреки распространенной литературоведческой схеме Осип Мандельштам и Нелли Закс шли вовсе не от сложности к простоте, а в противоположном направлении. Вместе с Анной Ахматовой они доказали: бесхитростное отчаянье в поэзии уводит в неизведанное, так как привыкнуть к нему нельзя, а простота, в конце концов, — та или иная степень привычного.

Любимый герой Фейхтвангера Жак Тюверлен посылает самому себе открытку, где говорится: «Не забывайте: вы здесь только для того, чтобы выражать себя». Подобный взгляд был широко распространен в первой половине двадцатого века. Философ Мартин Хайдеггер подверг этот взгляд иронической критике: «Когда Шпенглер утверждает, что в поэзии выражается душа той или иной культуры, то это относится также к изготовлению велосипедов и автомобилей. Это относится ко всему, то есть ни к чему» (Martin Heidegger. Holderlins Hymnen «Germanien» und «Der Rhein». Frankfurt am Main, 1980, p. 27). При этом, когда Хайдеггер провозглашает поэта учредителем или основоположником бытия, он сам уходит от животрепещущего в метафизическую идиллию. Жан-Поль Сартр полагал, будто в девятнадцатом веке поэзия перешла от белой магии к черной. Он чутко улавливал симптомы совершившегося, хотя не совсем верно его истолковывал. До девятнадцатого века поэзия была преимущественно жизнеутверждением. Жизнь продолжалась в стихотворении Гёте. Отсюда фаустовское: «Мгновенье, продлись, ты так прекрасно!». Так или иначе поэзия возникла благодаря действительности. Несколько десятилетий спустя поэзия начала противостоять действительности, осуществляясь вопреки ей.

вернуться

3

Все переводы стихов Нелли Закс принадлежат автору статьи.