На этом все оборвалось. Густая, как нефть, тьма прочно завесила память. Но вот тьма рассеялась, и я увидел светлый зал, Вегу и доктора Руша.
— … Ну и ну! — развел руками доктор. — Вот уж действительно загадка.
— Сережа, — утешающе ласково сказала Вега. — Ты не расстраивайся. Я убеждена, что это не наша планета.
— А может… это был просто бред? — со смутной надеждой спросил я доктора Руша.
— Нет, не бред! — строго возразил он. — Не бред. Ячейки памяти объективны, как фотоаппарат. Они сфотографировали реальную картину… Но расстраиваться и в самом деле не стоит, — добавил он, положив руку на мое плечо. — Ученые разберутся. А ты пока отдыхай.
Мне ничего не оставалось делать, как последовать этому совету.
Наш дрейфующий город медленно двигался на север. Днем далеко на западе проплыл встречный аквагород. Мелькнул сверкающими шпилями, тонкими иглами причальных мачт и утонул за горизонтом. Мы находились на широте Гавайских островов. Было очень жарко. Я купался, ныряя прямо с веранды, загорал. Много читал, пополняя знания и словарный запас.
Вечером услышал в комнате сигнал вызова. На засветившемся экране возник Орион Кудрин. Он лениво сидел в кресле, закинув ногу на ногу.
— А, космический бродяга! — Орион вместо приветствия чуть привстал и снова сел. — Звездный странник! Так именуют тебя телекомментаторы. С легкой руки Тани. Кстати, ты произвел на мою сестру сильнейшее впечатление. О тебе только и трезвонит…
Заметив мое смущение, Орион сказал:
— Извини, Сергей, за болтовню. Я по делу. Можно ввалиться к тебе в гости?
— Что за вопрос? Конечно, можно.
Я сел, предполагая, что Орион через несколько минут на гиперлете появится в городе. Но случилось неожиданное. Орион прямо с экрана буквально ввалился в комнату и вместе с заскрипевшим креслом придвинулся ко мне почти вплотную. Я вскочил на ноги. Что это? Розыгрыш?
Орион тоже встал и с ухмылкой сунул мне свою широкую, как лопата, ладонь.
— Давай поздороваемся, что ли?
В растерянности я протянул руку и пожал… пустоту. Орион расхохотался.
— Слушай, ты, мистификатор! — воскликнул я. — За такие шутки…
— А давай влепи. — Орион охотно подставил ухмыляющуюся физиономию. Рассмеялся. — Уж и пошутить нельзя?.. Давай лучше сядем, поговорим. Ты видишь не реального Ориона. Это новый экран.
— Телевоссоздание?
— Правильно. Последняя новинка техники… Но давай к делу.
Орион сел и закинул ногу на ногу.
— Посмотрели мы картинки, расшифрованные доктором Рушем. Да-а… Ошеломляющие картинки. Да и записки твои тоже… Отрезвляют! Еще бы — царство символов. В общем, твое сказочное появление поразило всех. Озадачен даже невозмутимый академик Фирсанов — председатель Солнечного Совета. Спрашиваешь, что такое Солнечный Совет? Главный координирующий центр, что-то вроде правительства всех населенных планет Солнечной системы — Земли, Луны, Венеры, Марса, спутников Юпитера. Но дело не в Фирсанове. С тобой хочет встретиться сам Спотыкаев.
— Спотыкаев?
— Да. Академик Спотыкаев. Своеобразная личность. Новичку нелегко привыкнуть к нему. Но я буду с тобой, поддержу. Спотыкаев — милый, обходительный, корректный человек. Но это в обычном, как он выражается, суетном настроении. Мой мозг, говорит он, отдыхает, погруженный в житейскую суету. Зато в ином, рабочем настроении, так сказать, в научно-эвристическом… Вот тогда он настоящий Спотыкаев. Рассеян, невнимателен к собеседнику. Может ответить колкостью и даже грубостью. По рассеянности наступит на ногу и не извинится, способен споткнуться на ровном месте. Ничего не видит, кроме своих мыслей… Но в этом своем эвристическом настроении он нередко натыкается на удивительные открытия и догадки, переворачивающие обычные представления. В общем, сам увидишь. Через пару дней заявимся к тебе.
— Надеюсь, не так, как сейчас.
— Нет, нет. В натуральном виде. А теперь, извини, тороплюсь. До свидания.
Орион привстал и с невозмутимым видом протянул руку для прощания. Но я погрозил пальцем. Орион хохотнул и вместе с креслом втянулся в экран, который тотчас погас.
Нет ничего томительнее безделья. Не привык я к отдыху, который прописал мне доктор Руш. Вся жизнь моя была полна тренировками и работой, тревогами и опасностями. А сейчас… Весь следующий день купался и загорал. Вечером гулял в парке, на крыше санаторного здания. Подошел к малахитово-зеленым перилам, хотел встретить здесь закат, но услышал сзади голос Веги:
— У нас, Сережа, гости.
Обернулся и рядом с Вегой увидел Таню.
— Ну, здравствуй, скиталец! — подала она мне руку с какой-то несмелой улыбкой.
— Орион выражается точнее: бродяга, — шутил я. — Да, космический бродяга. Ничего не имею за душой. Даже воспоминаний. Нечем порадовать ученых.
— Воспоминания кое-какие имеются, — поспешила утешить Вега. — Остальные придут позже. А сейчас, извините, оставлю вас. Есть работа. Кстати, Таня покажет тебе город.
— С удовольствием, — обрадовалась Таня. — Люблю быть экскурсоводом. Особенно для странников, прибывших из прошлых столетий и будущих тысячелетий.
— Не верю я в эти тысячелетия. Все больше склоняюсь к мысли, что это был какой-то чужой мир.
Мы с Таней долго ходили по паркам и площадям, по удивительно нешумным улицам города. Шелест движущихся дорожек сливался с шорохом листвы, а редкие гравимашины, похожие на лодки, скользили над деревьями совершенно беззвучно.
Я не нашел ни одного здания, которое было бы похоже на какое-то другое. Словно люди, они отличались своеобразием, неповторимой индивидуальностью. В каждом дворце, даже в каждой арке и набережной запечатлелась личность творца, художника-архитектора. Большинство городских сооружений были красивого изумрудного цвета.
— Это потому, что город почти целиком сделан из затвердевшей морской воды, — объяснила Таня. — А ты не знал? Как-нибудь я покажу тебе наших архитекторов за работой. Это очень интересно. За своими башенными пультами они лепят из воды, как из глины.
— Лепят? — удивился я.
— Именно лепят! Под воздействием особых силовых полей вода становится густой и вязкой. Видел бы ты, как это красиво, когда океан вдруг вспучивается огромным зеленовато-синим айсбергом! Пальцы архитектора скользят по клавишам пульта, и бесформенная пластичная гора прямо на глазах превращается в здание. У подножия айсберга возникают ступени, над ними вытягиваются колонны… С помощью силовых полей архитектор поворачивает свое детище, как чашу на древнем гончарном круге. А вокруг бурлит вода… Зрелище такое, что не оторвешься! Наверное, так когда-то представляли себе люди акты божественного творения… Ну а в конце наносится квантовый удар, мягкое здание кристаллизуется и становится прочнее гранита.
— И дом готов?
— Ну что ты, нет, конечно… Предстоит еще отделка интерьеров, монтаж обслуживающей аппаратуры, озеленение крыш. Но главное — ваяет архитектор. Вот так возникают города из воды, дрейфующие аквагорода. Города-сады, города-симфонии. Архитектура — застывшая музыка.
Пока мы шли берегом, бронзовое солнце легло на водный горизонт и пологие волны лизали его огненный диск. Вечер… Тихий, задумчивый. Мне же рисовалась почему-то иная картина: росистое утро, луг с шалфейными ароматами и жаворонок, повисший в небе серебряным колокольчиком. Почему? Быть может, потому, что рядом видел утренне радостную Таню, слышал ее чистый звонкий голос. «Жаворонок», — с нежностью подумал я. Вспомнилась Элора с ее низким грудным голосом. До чего они разные! Трагически одинокая Элора с душой загадочной и сложной, как лабиринт. И Таня — ясная, светлая, как солнечный луч. Совсем разные, несмотря на довольно заметное внешнее сходство, которое меня уже больше не смущало.
Вот только глаза… Прощаясь у станции гиперлетов, Таня смотрела на меня пугающе знакомыми, ждущими глазами. Потом, ложась спать на веранде, я никак не мог забыть этого волнующе долгого взгляда. Может быть, она и в самом деле неравнодушна ко мне, как утверждал Орион? А я?.. Не влюбился ли я сам? Это я-то, которого члены экипажа называли схимником, равнодушным к женской красоте… Долго еще ворочался, вспоминал солнечную улыбку Тани, ее чистый голос и звонкий смех. Жаворонок…