Такими же масштабными были выступления многих других известинцев. В частности, Александра Васинского — о несовершенстве кадровой политики, Эллы Максимовой — об использовании советской психиатрии против инакомыслящих, о без вести пропавших в Великую Отечественную войну, Леонида Капелюшного — о страшных экономических и моральных, нравственных последствиях коллективизации сельского хозяйства на примере истории жизни нескольких поколений одного украинского села. Собственный корреспондент по Хабаровскому краю, впоследствии многолетний депутат Государственной думы Борис Резник рассказал историю украинского инженера Алексея Шобея. В свой отпуск он подрабатывал в колхозе. Рассчитались с ним не деньгами (их у колхоза не было), а натуральным продуктом — выдали полторы тонны семечек. Шобей доставил их в Хабаровский край и продал потребкооперации. Его назвали спекулянтом и осудили на четыре года. Материал Резника «Такие семечки» вызвал бурю возмущенных откликов со всей страны. Но юстиция не спешила признать правильность позиции газеты, которая сводилась к тому, что не может быть подсудной реализация натуральных продуктов, заработанных в совхозах и колхозах. Борис пишет вторую статью — «Еще раз про семечки» и добивается освобождения Алексея Шобея. Но печатается еще и третий материал, он уже не про семечки, а о повсеместной судебной практике. В результате автор и газета добиваются своего — Верховный суд СССР пересматривает многолетнюю практику, после чего в разных краях необъятной страны выходят на волю 6786 человек, судимых по той же изуверской статье, которую применили в истории с семечками.
Обостряя и расширяя тематику выступлений газеты, Лаптев производит кадровые перестановки, вливает в редакцию свежую кровь. Ведущий отдел советского строительства возглавил Игорь Карпенко. Экономическое направление усиливается Анатолием Друзенко. На освободившееся место руководителя отдела права и морали приходит зам. главного редактора «Комсомольской правды» Николай Боднарук. Фельетониста Владимира Надеина переводят в редакторы крупного (70 человек), самого близкого к читательским массам отдела писем, своеобразной службы обратной связи. В его замы приглашается из «Комсомолки» Юрий Орлик (о его роли в борьбе с анонимками здесь уже говорилось). Редактором отдела информации становится Андрей Иллеш. Все они — сильные журналисты демократических убеждений. Идут новые назначения и в международных отделах, в собкоровской внутренней и зарубежной сети.
Кадровые изменения коснулись и моей персоны. Забавно вспоминать, что в мой приезд в Москву в марте 87-го буквально за считаные дни я получил сразу три предложения. Егор Яковлев позвал в «Московские новости» своим первым замом, ругая при этом «Известия». У нас с ним были очень хорошие отношения, мы их активно поддерживали и по телефону, одновременно работая собкорами: я в Софии, он — в Праге. Восторгаясь тем, как Егор поднимал безликий до этого еженедельник, я все же предпочел оставаться в родной ежедневной газете. Второму кадровому предложению предшествовало большое совещание в ЦК КПСС с участием всех советских корреспондентов и многих дипломатов, аккредитованных в соцстранах. Собственно, на это совещание меня и вызвала редакция. Его повестка была на злобу дня: как во время советской перестройки мы должны работать за границей. Днем раньше в редакции сказали, что звонили из ЦК, дадут слово и мне, так что надо подготовиться. Но когда открывали совещание, заведующий отделом пропаганды Юрий Скляров не постеснялся заявить со сцены, что в этот раз в духе перестройки списка выступающих нет, никого заранее не предупреждали. Это вранье придало мне смелости, и я положенных десять минут без бумажки говорил все, что думал. Главное из того, что сказал: надо печатать правду о жизни в этих странах, об их внутренней и внешней политике, выдавливать из себя цензоров, не бояться окриков наших посольств, нашего МИДа и местных властей. Зал отреагировал хорошо, а вечером позвонили домой из ЦК с просьбой быть завтра к 10.00 в приемной заведующего отделом социалистических стран Георгия Хосроевича Шахназарова, пропуск заказан. Зачем? Не объяснили. Было еще не поздно, мне с Чистых прудов до редакции близко, я решил на всякий случай встретиться с кем-то из начальства. Вдруг что-то серьезное, касается газеты. Зашел к Ефимову, тот повел меня к главному. Перебрав втроем несколько версий, не остановились ни на одной. Я уже уходил, когда Иван Дмитриевич весело произнес: