Однажды в нашем доме объявился такой крупный талант, которого мечтала бы заполучить каждая газета, а о его появлении на Пушкинской сообщили крупнейшие издания в Европе и все, наверное, в Западной Германии. Если бы они знали, то использовали бы любопытнейшую деталь: по указанию главного редактора «Известий» перед приходом этого человека устлали красной дорожкой длиннющий коридор на шестом этаже, где ему выделили большой кабинет с несколькими телефонами, включая кремлевскую вертушку. Это был знаменитый дипломат Валентин Михайлович Фалин, один из авторов международной разрядки, бывший посол СССР в Западной Германии, будущий (при Горбачеве) секретарь ЦК КПСС по международным вопросам, ставший впоследствии сильным оппонентом Михаилу Сергеевичу. Однако пришел он к нам не потому, что ему очень хотелось трудиться под началом Алексеева. Для Фалина это была ссылка из-за какого-то его просчета на прежней работе в ЦК КПСС. Но ссылка почетная, в высоком ранге политического обозревателя «Известий», а Петр Федорович к таким авторитетам испытывал особое почтение, больше похожее на заискивание. Вот что писал о нем в своих мемуарах другой, более ранний по времени ссыльный в «Известия» в том же ранге политобозревателя Александр Бовин:
Какой-то весь никакой. Просто серый. Пугливый до невозможности. По-моему, он и меня боялся: как же, крутится там рядом с Брежневым… Но мне от этого было легче, меньше вмешивался в мои публикации.
Меняя, расставляя по-своему кадры, Алексеев не принимал быстрых решений, долго взвешивал все «за» и «против». Припоминается случай, как ко мне подошел его помощник Слава Лукашин и свойственным ему дружески-интригующим тоном сказал:
— Старичок, ты замредактора отдела, а Петр Федорович мог бы тебя сделать редактором. Он мне говорил об этом.
— Кто ему мешает? — засмеялся я.
— Лично ты! — ответил Слава. — Тебе уже за тридцать, а ты неженатый!
В ответ пришлось сказать, что теперь я специально не женюсь, чтобы не считали меня карьеристом. Шутки шутками, но это так и было: для Алексеева первостепенное значение имела анкетная, по-советски догматическая безупречность своих кадров. У него болели глаза, он делал несколько операций, носил большие очки с разными диоптриями. Но читал до подписания полос всю газету, от первой до последней строки и всегда благодаря интуитивному цензорскому чутью безошибочно обнаруживал то место, ту фразу, что несли серьезную критическую мысль и были особенно дороги автору. Истолковывал ее как антисоветчину и непременно вырубал своим толстым фломастером. Фактически отстранил от газеты Анатолия Аграновского, проблемными очерками которого зачитывалась вся страна. Зарплату ему исправно выплачивал, только бы не приносил материалы, которые могли вызвать раздражение «наверху». Наверное, и наполовину не использовался потенциал таких маститых журналистов, как Егор Яковлев, Владимир Надеин, Александр Васинский, Олег Павлов, Альберт Плутник, Леонид Шинкарев, Эдвин Поляновский, Ирина Дементьева, Евгений Жбанов, Ирина Круглянская и многих других. Плюс ко всему главный редактор превратил в сухую формальность летучки, которые всегда были местом дискуссий, зачастую довольно интересных и полезных для умов. Обычно здесь оценивались и свежие номера «Недели», воскресного приложения газеты, после чего уже шел общий разговор о двух изданиях. Но когда сотрудник «Недели» Александр Коган позволил себе слегка пожурить несколько номеров «Известий» за скуку и мелкотемье, Алексеев запретил на летучках обсуждать «Неделю». Завел правило: доклады по газете делают редакторы отделов, их замы — и никто из тех, что ниже по должности.
Сверхзадачей всех кадровых перемен, повседневных требований, капризов главного редактора было издание газеты, отвечающей его вкусам, а они поражали редакцию своим примитивизмом, вызывали издевательский смех в журналистской среде. Например, он долго добивался и добился того, чтобы в каждом номере на первой полосе печаталось пятнадцать маленьких портретов героев труда — по одному из каждой союзной республики. Или в каждом номере шла целая полоса мелкой, в несколько строк информации, но чтобы ни в коем случае дважды не повторялся ее адрес. Если, скажем, из Ленинграда или Киева, Свердловска или Новосибирска поступили две новости, которые важнее всех остальных из других регионов, то на этой полосе и вообще в номере надо печатать только одну из них. Словом, вкус внедрялся еще тот. Ну а его критерием была одна, но пламенная страсть Алексеева: газета должна нравиться всесильному члену Политбюро ЦК КПСС Суслову, который и посадил Петра Федоровича в кресло руководителя «Известий». И она Суслову нравилась.