– Ваши вопросы в высшей степени анахроничны, – со снисходительной улыбкой произнес он, выслушав меня. – Дракон есть объективная реальность нашей действительности, ее неотъемлемая, а в известном смысле – центральная часть, поэтому его надлежит изучать как международную проблему особой важности.
– Нельзя ли поконкретнее? – сказал я. – Откуда он вообще взялся, этот дракон?
– А кто его знает, – флегматично ответил драконовед. – Археология, прадраконистика и генетика драконов не входят в круг моих интересов. Я не занимаюсь драконогенезом. Пока он был мал, он не представлял серьезной проблемы. Таково общее правило, почтеннейший чужеземец.
– Мне говорили, он происходит от улиток-мутантов.
– Не думаю. Впрочем, неважно, откуда он взялся, раз уж он существует, да как еще существует! Исчезни он вдруг, это было бы катастрофой. После нее мы вряд ли оправились бы.
– В самом деле? А почему?
– Автоматизация привела у нас к безработице. В том числе среди научной интеллигенции.
– И что же, дракон помог делу?
– Разумеется. У нас скопились огромные излишки продовольствия, горы макарон, озера растительного масла, сущим бедствием было перепроизводство кондитерских изделий. Теперь мы экспортируем эти излишки на север, а ведь их еще надо перерабатывать. Он не будет есть что попало.
– Дракон?
– Ну да. Чтобы разработать оптимальную программу его кормления, пришлось создать систему научно-исследовательских центров, таких как Главный Институт Драконопасения и Высшая Школа Гигиены Дракона; в каждом университете есть хотя бы одна кафедра драконистики. Особые предприятия производят новые виды питания и пищевых добавок. Министерства пропаганды создали особые информационные сети, чтобы втолковать обществу, сколь выгоден товарообмен с драконом.
– Товарообмен? Так он вам что-то поставляет? Не может быть!
– Поставляет, а как же. Прежде всего так называемый драколин. Это его выделения.
– Такая блестящая слизь? Я ее видел на снимках. На что же она пригодна?
– Когда загустеет – на пластилин, для детских садов. Хотя проблемы, конечно, имеются. Трудно вынести запах.
– Воняет?
– В известном смысле – очень. Чтобы отбить запах, добавляют особые дезодоранты. Пока что драконий пластилин в восемь раз дороже обычного.
– Профессор, а что вы скажете о покушении на дракона? Ученый почесал ухо, свисавшее у него над губами.
– Если бы оно удалось, то, во-первых, мы имели бы эпидемию. Представляете себе испарения, идущие от такой дохлой туши? Во-вторых– крах банков. Развал монетарной системы. Короче говоря, катастрофа, господин чужеземец. Ужасная катастрофа.
– Но ведь его присутствие дает о себе знать, не так ли? Говоря попросту– оно в высшей степени неприятно?
– Что значит неприятно? – изрек с философским спокойствием драконовед. – Постдраконовый кризис был бы еще неприятнее! Учтите, пожалуйста, что мы не только кормим его, но и проводим с ним внегастрономическую работу. Стараемся смягчить его нрав, удержать его в определенных границах. Это – программа так называемого одомашнивания, или умиротворения. В последнее время ему дают большое количество сладостей. Он это любит.
– Сомневаюсь, чтобы его нрав стал от этого слаще, – буркнул я.
– Однако экспорт кондитерских изделий возрос вчетверо. Ну, и следует помнить о деятельности КРДП.
– Что это такое?
– Комитет Регулирования Драконьих Последствий. Он дает работу выпускникам университетов и колледжей. Дракона следует познавать, исследовать, время от времени– лечить; прежде у нас был избыток медиков, а теперь каждому молодому врачу работа обеспечена.
– Ну хорошо, – сказал я без особой убежденности. – Но ведь все это – экспорт филантропии. Почему бы вам не заняться филантропией непосредственно у себя?
– Как вы это понимаете?
– Ну… вы ведь тратите на дракона кучу денег!
– И что же – раздавать их гражданам просто так? Это противоречит основам любого хозяйствования! Вы, я вижу, полный профан в экономике. Кредиты, обслуживающие драконий экспорт, разогревают конъюнктуру. Благодаря им растет товарооборот…
– Но и сам дракон тоже, – прервал я его. – Чем усиленней вы его кормите, тем он становится больше, а чем больше он становится, тем больше у него аппетит. Где же тут смысл? Ведь в конце концов он вас разорит и сожрет!
– Вздор! – возмутился профессор. – Банки причисляют кредиты к активам!
– Что это, дескать, возвратные ссуды? А он вернет их своим пластилином?
– Не ловите меня на слове. Если бы не дракон, для кого мы производили бы трубопроводы, которыми в него качают мучной отвар? А ведь это – и металлургические комбинаты, и трубопрокатные станы, и сварочные автоматы, и транспортные средства, и так далее. Дракон имеет реальные потребности. Ну, теперь понимаете? Производство должно на кого-то работать! Промышленники не производили бы ничего, если бы готовый продукт приходилось выбрасывать в море. Реальный потребитель – Другое дело. Дракон – это громадный, необычайно емкий заграничный рынок, с колоссальным спросом…
– Не сомневаюсь, – заметил я, видя, что и эта беседа ни к чему не ведет.
– Итак, я вас убедил?
– Нет.
– Потому что вы прибыли из цивилизации, слишком непохожей на нашу. Впрочем, дракон давно уже перестал быть только импортером нашей продукции.
– Чем же он стал?
– Идеей. Исторической необходимостью. Нашим государственным интересом. Могущественным фактором, оправданием наших объединенных усилий. Попробуйте взглянуть на дело именно так, и вы поймете, какие фундаментальные проблемы обнаруживаются в омерзительной вообще-то твари, если она достигнет планетных размеров.
Сентябрь 1983
P.S. Говорят, что дракон распался на множество маленьких дракончиков, но их аппетит отнюдь не уменьшился.