– Почему нельзя поменять все эти дурацкие правила? – спросил Ян Павел.
Графф посмотрел на капитана Рудольф, затем на родителей мальчика.
– Даже если бы мы могли, – ответил он, – нужно ли это делать?
Мама слегка погладила Яна Павла по спине.
– Ян Павел желает всем добра, но, разумеется, согласиться мы не можем. Даже ради образования других наших детей.
Ян Павел тут же разозлился. Что значит – «разумеется»? Если бы родители потрудились ему все объяснить, он не совершал бы дурацких ошибок – но нет, даже после того, как пришли люди с Флота, чтобы доказать, что Ян Павел вовсе не глупый малыш, они продолжали относиться к нему как к несмышленышу.
Но он ничем не выдал своей злости. От отца в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось, а мама начинала волноваться и хуже соображать.
И потому в ответ он лишь с невинным видом широко раскрыл глаза:
– Почему?
– Поймешь, когда станешь постарше, – сказала мама.
«А когда ты хоть что-то поймешь насчет меня? – хотелось ему крикнуть. – Даже после того, как тебе стало ясно, что я умею читать, ты до сих пор думаешь, будто я ничего не знаю!»
Но с другой стороны, он, видимо, и в самом деле пока не знал всего – иначе понял бы то, что казалось очевидным взрослым.
Если ему не хотят ничего говорить родители – может, скажет капитан?
Ян Павел выжидающе посмотрел на Граффа.
И тот все ему объяснил.
– Все друзья твоих родителей – неподчинившиеся католики. Если твои братья и сестры вдруг пойдут в школу, если твой отец вдруг вернется в университет – что они подумают?
Значит, дело было в соседях? Ян Павел с трудом мог поверить, что родители готовы пожертвовать собственными детьми и даже собой, лишь бы соседи не стали их презирать.
– Мы можем переехать, – сказал Ян Павел.
– Куда? – спросил отец. – Есть неподчинившиеся вроде нас, и есть те, кто отрекся от своей веры. Других вариантов нет. И я предпочту жить, как мы живем сейчас, чем пересечь эту черту. Речь вовсе не о соседях, Ян Павел. Речь о наших убеждениях. О нашей вере.
Ян Павел понял, что ничего не выйдет. Он думал, что идею насчет Боевой школы можно обратить на пользу семье. Ради этого он готов был отправиться в космос и не возвращаться много лет – лишь бы помочь родным.
– Ты все равно можешь полететь, – сказал Графф. – Даже если твоя семья не хочет освободиться от санкций.
И тут отец взорвался. Хотя он и не кричал, но в голосе его чувствовались горячность и напор:
– Мы хотим освободиться от санкций, идиот! Мы просто не хотим стать единственными! Мы хотим, чтобы Гегемония перестала твердить католикам, что они должны совершить смертный грех, отрекшись от Церкви. Мы хотим, чтобы Гегемония перестала вынуждать поляков вести себя как… как немцы!
Подобные речи были Яну Павлу хорошо знакомы, и он знал, что отец частенько завершал свою тираду словами: «вынуждать поляков вести себя как евреи, атеисты и немцы». Отец явно хотел избежать последствий, которые могли бы возникнуть, выскажись он перед людьми с Флота так же, как высказывался перед другими поляками. Ян Павел прочел достаточно книг по истории, чтобы понять почему. И ему вдруг пришло в голову, что, хотя отец и немало страдал от санкций, возможно, гнев и обида превратили его в человека, который больше не годился для работы в университете. Отец знал другой набор правил и предпочел не жить в соответствии с ними. Но отец также не хотел, чтобы образованные иностранцы знали, что он не живет по этим правилам. Он не хотел, чтобы они знали, что он обвиняет во всем евреев и атеистов. Однако обвинять немцев было вполне допустимо.
Внезапно Яну Павлу захотелось только одного – покинуть родной дом. Отправиться в школу, где ему не придется слушать предназначенные для других уроки.
Единственная проблема заключалась в том, что война нисколько не интересовала Яна Павла. Читая книги по истории, он пропускал эти главы. Тем не менее школа называлась Боевой, и он не сомневался, что там ему придется учиться воевать. А потом, если он успешно ее закончит, – служить во Флоте. Подчиняться приказам таких же мужчин и женщин, как эти офицеры. Всю жизнь делать то, что велят другие.
Ему было всего шесть, но он уже знал, что терпеть не может делать то, чего требовали другие, когда понимал, что они ошибаются. Ему не хотелось быть солдатом. Ему не хотелось убивать. Ему не хотелось умирать. Ему не хотелось подчиняться глупцам.
И в то же время ему не хотелось торчать почти весь день в тесной квартире. Мама очень уставала, и никто из детей не учился столько, сколько мог бы. Им никогда не хватало еды, все носили старую, потрепанную одежду, зимой недоставало тепла, а летом всегда стояла жара.