Выбрать главу

— До этого вы о них не слышали?

— Почему же? Слышать слышал. Обычно в таком ряду: Морской Змей, снежный человек. Черные Шары, летающие тарелки… Вы знаете, как относится к Черным Шарам официальная наука. Есть достаточно оснований, чтобы разведчикам редко кто верил.

— Еще как редко! Кроме вас, я никого и не знаю.

— Я сразу понял, что Черный Шар — то, что я ищу. Шар удовлетворяет признакам существа, живущего в обратном времени.

— Почему?

— Во-первых, неуязвимость Шара. Предмет, идущий из будущего, не должен поддаваться воздействиям. Похожее свойство — неизбежность слияния Шаров. Если допустить, что два сливающихся Шара произошли от третьего, который в обратном времени разделился, это свойство понятно. Кроме того, во времени симметрично само освоение черных планет. Мы воспринимаем его так: человек приходит на планету Шаров, те исчезают, люди заселяют планету. В обратном времени картина противоположная. Планета занята людьми, потом появляются Шары, люди уходят.

— Но Черный Шар — нечто противоположное жизни!

— Так и должно быть. Посмотрите на человека в обратном времени. Эволюционируя в обратном времени, человек глупеет и деградирует. Его поступки предопределены. В обратном времени Шар питается воздухом и размножается делением. Шары не могут исчезнуть все. Должен остаться хотя бы один: их прародитель в обратном времени. Или возьмите момент деления. Шар делится на два. Они разлетаются, причем один попадает мне в руки.

— Вы о своих опытах? Но вы бросали Шар по своей воле.

— Субъективная оценка, — сказал Замойский. — Возможно, Шару тоже кажется, что он сознательно прыгает мне в руки. Но это две стороны одного процесса: взаимодействия человека и Шара.

— И ночью было взаимодействие?

— Да. Мир един; человек — часть этого мира. На планете, куда вы полетите теперь, вы оставите один Шар, ибо в обратном времени только один Шар попал оттуда на борт вашего корабля. Вот он, уже лежит в лунке. По пути он разделился на два. Это значит, что в нашем времени Шары соединились. Они должны были соединиться. Понимаете?

— Нет, — сказал Васин. — Они соединялись не сами. Это я перенес один Шар к другому. Почему? Я не хотел этого.

— А почему вы посадили корабль в единственное на планете скопление Шаров? Очень просто. В обратном времени вы взлетаете, оставив после себя это скопление — потомков привезенного вами Шара. Вы не можете сесть в другое место. Точно так Шары должны были слиться. И заставили вас помочь. Вероятно, это единственный выход. Шары должны слиться — значит, вы должны им помочь.

— То есть существует какая-то связь? Но каков ее механизм?

— Не думайте, что я знаю действительно все, — усмехнулся Замойский. — Учение, о котором я говорил, утверждает, что любой порции материи свойственно и прямое и обратное развитие. Например, инерция трактуется как память о будущем — предмет «помнит», где он только что находился в обратном времени. Человек не исключение: он — как бы два существа, вложенные одно в другое. «Прямой» человек олицетворен в памяти; «обратный» — в инстинктах и интуиции, которые также являются видами памяти о будущем, теснящими в организованной материи свойство инерции. Шар, живущий в обратном времени, воздействует на ваши инстинкты, также принадлежащие обратному времени, и вы делаете так, чтобы в прямом времени Шары объединились. Память, защищая психику, хранит искаженное восприятие, подобное сновидению. Кстати, есть люди, считающие, что во сне смешиваются в равной пропорции прошлый и будущий опыт. Вот, пожалуй, и все.

— Всего-навсего! — сказал Васин.

— Да. Когда вы долго размышляете над этим, многое кажется очевидным. Свойства Шаров, кажущиеся таинственными, не должны нас смущать. Для Шаров человек, вероятно, тоже средоточие суеверий. Ваша работа с их точки зрения выглядит так. На планете, населенной Шарами, появляется загадочный предмет — земной разведчик. Один из Шаров проникает на борт корабля и улетает. Разведчик доставляет его на пустую планету со съедобной атмосферой, где незадолго до этого обитали люди. Шар начинает поглощать воздух и размножаться. Разведчик улетает, но возвращается, когда Шаров уже много. Один из них вновь пробирается на корабль, и цикл повторяется. Нам кажется, что мы заселяем космос.

— А в действительности они?

— Что бывает раньше: день или ночь? — усмехнулся Замойский. — Это две стороны одного явления. Их разрывать нельзя.

— Что же тогда свобода?

— Вы свободны, пока не вмешались Шары. Они тоже свободны, пока не мешаете вы. Причем я думаю, есть не только они. Вероятно, мы каждый день встречаемся с не столь экзотическими существами, живущими в обратном времени. Мне иногда кажется, что все неживые предметы чем-то подобны Черным Шарам. Мы что-то делаем с ними; но вдруг на встречном потоке это они что-то делают с нами? Я убежден, что жизнь — это симбиоз. Диалектика. Противоборство двух равных начал.

— Ладно, — сказал Васин. — Над этим надо подумать.

Он смотрел на пульт управления. Черный Шар слабо мерцал. Васин подмигнул ему и тронул стартер.

Замойский остался на Элионе. Васин вновь шел в свободный поиск. Все было как раньше, но кое-что изменилось.

Васин смотрел на Черный Шар. Все будет правильно. Он везет Шар в его прошлое, а прошлое Шара связано с планетой Шаров. С планетой, необходимой людям.

Странная штука судьба.

ПУТЬ ОДНОКЛЕТОЧНЫХ

Два с половиной миллиарда лет назад в теплых волнах архейского океана две крохотные амебы резвились под лучами первобытного Солнца. Им было хорошо и просторно. Их почтенная родительница, старая амеба Этер, уже не жила: она разделилась когда-то на две половинки, которые приняли имена Тера и Тери, и сейчас чувства настолько переполняли сестер, что они с трудом сдерживались, чтобы преждевременно не повторить акт деления.

Они произошли от одной матери и в миг своего рождения ничем от нее не отличались. Но с тех пор прошло целых пятнадцать минут; за этот срок каждая из них приобрела кое-какой жизненный опыт. К тому нее кое-что из духовного наследия Этер было забыто (ровно столько, сколько приобретено); иными словами, за эти четверть часа каждая из двойняшек сделалась неповторимой индивидуальностью.

Амебы весело плясали в прозрачной воде под беспорядочными толчками молекул и радостно напевали: «Свобода, свобода». Ведь они, как и прочие Одноклеточные, превыше всего ценили свободу индивидуальности. И всюду — на многие сантиметры кругом — кружились точно в таких же танцах мириады точно таких же миниатюрных созданий, певших ту же самую песню такими же нежными голосами. Каждое из этих существ имело ярко выраженную индивидуальность и ценило свободу больше всего на свете.

Внезапно в нескольких миллиметрах от себя Тера увидала амебу, пораженную, по всей вероятности, каким-то тяжким недугом. Незнакомка выглядела так, будто находилась в процессе деления: в ее полупрозрачном теле отчетливо просматривались два ядра и натянутая между ними мембрана. Но разделиться полностью на две половинки несчастная, видимо, не сумела; более того, оба ее ядра буквально на глазах распались каждое надвое; и опять-таки образовавшиеся четыре клетки почему-то не разошлись в разные стороны.

Удары молекул воды почти не сдвигали с места тело бывшей амебы; оттого оно казалось тяжелым и неповоротливым.

Удивленно хлопая двигательными ресничками, Тера приблизилась к горемычному существу. За ней последовала и Тери. Объятые жалостью, они перестали петь и даже плясать; лишь изредка хаотические удары молекул вынуждали их менять избранную позицию.

— Что с вами, бедняжка? — спросила незнакомку Тера, трепеща от сострадания. — Вам больно? Вы не можете разделиться на две половинки?

— Я и не собираюсь делиться, — надменно отвечало уродливое существо. — Мне опостылела жизнь Одноклеточного, которое толкают даже самые микроскопические молекулы. Я не хочу разбрасывать своих потомков по океану. Пусть живут вместе.