– А вы попадете в них?
– Можно вычислить, где они появятся в следующий раз, и… – начал дежурный без особенной уверенности. Точка все время плавала, как будто глайдер – если только это действительно был глайдер – был неисправен или же им управлял пьяный.
– Визуальный контакт установить возможно? – перебил г-н полковник.
– Темно, господин полковник.
– Включим прожектор, – решил Комаров-Лович. – Подпустим ближе и включим. Отдавайте приказ. Яхочу быть на земле, когда эта штука приблизится.
* * *Резкий свет ударил Мухина по глазам. Вспышка была такой ослепительной, что Мухин вскрикнул. Бураган, лежавший на его ногах, пошевелился.
– Нас заметили, – сказал ему Мухин. – Что теперь?
– Бураган, – пробормотал варучанин. Мухин наклонился к нему и увидел, что Бураган закатил глаза, вывернув их белками наружу. Лицо варучанина оставалось совершенно спокойным.
* * *Глайдер плюхнулся, чихнул и затих. Прожектор вел его несколько минут и замер на остановившемся транспорте. Еще минуту ничего не происходило. Комаров-Лович, в ниспадающем шелковом халате и длинной белой рубахе, стоял в десяти шагах от глайдера, величавый, как император Византии, – не хватало только тиары.
Затем из глайдера выкатился Бураган. Поджав колени к подбородку, он перекувырнулся и вскочил. К нему уже бежал солдат. Бураган переступал с ноги на ногу, покачивал головой и быстро шевелил пальцами. Он не отводил глаз от глайдера.
Один из солдат схватил Бурагана, другой заглянул в глайдер и тотчас закричал:
– Здесь подпоручик Мухин!
– Вытаскивайте! – заревел Комаров-Лович.
Мухина вытащили, почти потерявшего сознание, и положили на землю. Бураган засмеялся, когда его увидел. Он смеялся все то время, пока его уводили на гауптвахту, и, по отзыву солдат, продолжал смеяться и там, а потом намертво замолчал.
* * *Мухина поместили не в полковом лазарете, а у него на квартире, и доктор Щеткин исправно навещал его там. Щеткину запрещено было рассказывать про Мухина кому-либо, кроме г-на полковника, и такое положение дел сохранялось “до окончательного выяснения”; этим и объясняется то обстоятельство, что до отправки моей на Землю мне так и не довелось повстречаться с Андреем Сергеевичем лично и даже узнать о нем что-либо достоверное хотя бы из вторых рук.
– Состояние господина подпоручика стабильное, – отвечал на все мои расспросы Щеткин. – И полагаю, жить он будет долго и счастливо. Все остальное не должно интересовать ни меня, ни тем более вас.
Вот и все, что я сумел тогда из него вытянуть.
Спустя два месяца, находясь уже в Петербурге, я получил в синем конверте письмо.
Любезный Ливанов!
Зная, как Вы все это время беспокоились обо мне, и испытывая к Вам искреннюю благодарность, решился наконец написать к Вам, чтобы между нами не осталось никаких недоговоренностей.
Это касается обстоятельств моего побега из варучанского плена – возможно, Вы сохраняете дурные мысли обо мне, чего бы мне решительно не хотелось, и потому я желал бы развеять их совершенно.
Спасение свое я ничем иным не могу объяснить, как только чудом, а это такая материя, которая у большинства людей ничего, кроме недоумения, не вызывает.
В полку лишь немногие поверили в мой рассказ – но в числе поверивших был г-н Алтынаев; возможно, только по этой причине меня не признали сумасшедшим. К примеру, доктор Щеткин прямо объявил мне на сей счет, что “сомневается”.
Главным преткновением всей истории стал человек, которому я обязан моей свободой и самой жизнью, именно Бураган, на которого поначалу все чрезвычайно ополчились, и г-н полковник даже заключил его под арест.
Как Вы знаете, Бураган считался у своего народа чем-то вроде шамана или черного колдуна. Будучи обижен мною при обстоятельствах, Вам известных, Бураган бежал в пустыню и встретил там некоего сморщенного старичка-варучанина, низкорослого и на одной ноге. Они побеседовали, не слишком долго, после чего заключили союз, и Бураган получил возможность провидеть будущее, вещать громовым голосом и вообще различными голосами, а также являться своим соплеменникам в величавом обличье.
Все это сделало Бурагана весьма значительной фигурой среди варучан, и он быстро возвысился в оазисе Наой, том самом, где решились выступить против нас. Бураган возглавлял мятеж – или, вернее было бы сказать, мятеж подхватил Бурагана на самый свой гребень и вынес, почти против его воли, прямо на наш полк.
Немирные варучане отыскали в пустыне несколько наших разбитых глайдеров и сумели их починить; кроме того, они отбили у Соя табун хороших лошадей и сочли себя на верху блаженства: теперь они были вооружены и готовы к сражению.