После службы Петр Андреевич представил меня супруге, и я приложился к крепкой ручке Стефании Николаевны. Этой ручкой она вытащила погибающего Петра Андреевича из той бездны, в которую толкнули его обстоятельства, а затем повела к венцу – и с тех пор твердо вела по жизни, чему он, кажется, был неизменно рад.
Скрывая волнение, я поклонился Стефании Николаевне как даме почтенной и практически мне не знакомой (о лицемерие!) – и поспешил уйти.
Они также вышли из храма и двинулись в сторону своего жилища. Я отошел подальше, но все-таки не выдержал и обернулся.
И что же? Стефания уже заходила за угол, но Кокошкин замедлил и посмотрел мне вслед. По его взгляду я вдруг понял, что он догадался о написанной мною повести – и, быть может, таково и было его намерение, когда он мне ее рассказывал.
Из рассказов корнета Ливанова
Свадьба
Всякий раз, видя штаб-ротмистра Маханева с супругой, мы невольно дивились тому, как они вместе держатся. Во все дни Маханев был совершенно обыкновенный человек. К примеру, из анекдотов он предпочитал такие, где рассказывается, как находчивый офицер ставит на место нахального, но глуповатого денщика, а дзыгу пил охлажденной вопреки советам знатоков местной этнографии употреблять ее едва ли не кипящей. “Дзыга есть аналог водки, – говаривал при этом Маханев, – а теплая водка есть признак низкого происхождения, дурного вкуса и желания непременно насолить хорошим людям”. Любой танец с дамой, если только это не был большой бал с присутствием высоких лиц, Маханев, как правило, сводил к гибриду вальса и мазурки; дамам по большей части нравилось.
Рассказывая все эти черты характера г-на Маханева, я хочу подчеркнуть, что ничего в нем из ряда вон выходящего не замечалось.
Но одна характеристическая черта штаб-ротмистра выводила его из ранга обыденности и делала поистине замечательным: стоило возникнуть поблизости Ольге Ивановне Маханевой, как Маханев из непреклонного орла превращался в нежнейшую горлицу и только тем и занимался, что ворковал с супругой. У нас даже спорили: что будет, если Ольга Ивановна случайно окажется на плацу во время учений или, скажем, вдруг явится в зоне боевых действий. Неужто и тут Маханев бросит естественные для воина орудия и, изъяв из кармана надушенный платок, начнет обихаживать супругу?
– Напрасно смеетесь, – сказал нам как-то раз штабс-капитан Егошин, когда мы украдкой прохаживались на счет Маханева. – Очень даже напрасно.
Мы смутились и наперебой начали уверять, что ничего дурного в виду не имели.
– Только вот забавно бывает наблюдать, как штаб-ротмистр, боевой офицер с наградами, вдруг все забывает и бросается к жене, точно мальчишка, – сказал корнет Петрич, посмеиваясь. Он был моложе нас всех и дерзок чрезвычайно. – Увозом он на ней женился, что ли? Или иная роковая тайна окутывает их супружество?
– Никакой тайны нет, но и говорить об этом открыто не следует, – строго возразил Егошин. – И я расскажу вам случившееся только один раз, а уж вы решайте потом сами, стоит ли смеяться над излишней пристрастностью Маханева к жене его.
* * *Это случилось более десяти лет назад, когда бо́льшая часть племен на Варуссе оставалась еще незамиренной и то и дело случались стычки с дикарями. Целые орды их, разукрашенных в синий цвет, в звериных шкурах, нападали на мирные поселения, а то и пытались даже устраивать побоища в расположении полка. Побоища, впрочем, скоро заканчивались тем, что погибало несколько дикарей, а прочие разбегались.
Но затем варучане вполне овладели нашим стрелковым оружием и начали успешно применять его против нас; тогда положение сделалось серьезнее. Мы уже провели несколько рейдов на их территорию, но до сих пор это не имело настоящих последствий. Всякий день и час следовало ожидать внезапной атаки варучан, и нервы у всех были напряжены.
И вот как-то раз, когда враждебное окружение немного попритихло, – очевидно, немирные варучане собирали новые силы, чтобы ударить на нас с особенной злостью, – в наш легкоглайдерный полк прибыли ротмистр Страхов с дочерью.
Бог знает отчего мадемуазель Страхова не осталась на орбитальной базе, где обитали прочие дамы, имеющие отношение к полку! Может быть, Страхов, человек в минуты опасности бесстрашный, но перед женским полом совершенно слабовольный, поддался на желание Оленьки непременно видеть место, где предстоит служить папеньке. А уж она умела настаивать на своем, эта мадемуазель Оленька!