— Кто ты?
Арина, от ненависти сузив глаза, выговорила громко и четко:
— Я мокошь. Я здесь хозяйка. А ты — пошел вон.
Дуй подумал. Прищурив на Арину глаза, он взмахнул руками — подул сильный ветер, все усиливающийся. Мало того, он привстал в стременах и, глубоко вдыхая воздух, принялся дуть на прозрачную преграду, отделяющую его от деревни. Высокая красавица-береза, треснув пополам, рухнула в реку. Дуй выбивался из сил, ураган, вызванный им, едва не валил с ног его черного коня, но даже подол платья не колыхнулся у той, что назвала себя мокошью.
— Смотри, обрыбишься от натуги, — насмешливо сказала Арина.
Спокойно повернувшись, она пошла было, но потом остановилась, будто что-то забыла сделать, и презрительно плюнула через левое плечо в сторону Дуя:
— Тьфу!
После чего неторопливо прошествовала к своему дому. За ее спиной бесновался страшный всадник, но Арина больше ни разу не обернулась. Свой первый бой она выиграла.
… И нашла коса на камень. Мысль о том, что ему осталась непокорной эта паршивая деревенька с засевшей в ней паршивой мокошью, доводила Дуя до исступления. По ночам, когда колдуется особенно легко, со злым упорством насылал он на деревню тяжелые тучи, что проливались холодными дождями прямо на голову упрямой гордячке. Зимой он хлестал ее градом, морозил ледяными ветрами и засыпал горами снега. Пришла весна, затем лето, и Дуй надеялся замучить своего ненавистного врага грозами и ливнями, каких и в страшном сне не увидишь. Опять скоро осень, и уже целое море извел он за год на эту бесноватую, а все без пользы. Хотя что-то подсказывало Дую, что силы мокоши уже не те. Что она делает с водой, Дуй проведать не мог, как ни старался. Но что у каждого человека есть предел возможностей, он понимал очень хорошо. Она ведь одна, а один в поле не воин, и осаду в одиночку вести тяжело — ни тебе помощи, ни сочувствия, так что ждать осталось недолго. Поэтому Дуй с радостью предчувствовал долгожданную победу.
В открытое окно потянуло горьким запахом дыма с пожарища. В небе мелькали какие-то размытые, неясные тени — то ли ночные птицы, то ли облака, то и дело заслоняющие луну. Шел третий, самый тяжелый, час ночи, время, когда человек меньше всего защищен от сил зла, когда на душе особенно тяжело, а мрачные мысли и предчувствия легко овладевают самым мужественным и стойким человеком.
… Вспоминая сегодня последний прожитый год, Арина почувствовала неожиданно остро, как сильно она устала. Как в механической игрушке кончается завод, так же неумолимо угасали и ее силы, ее жизнь. Почти не гнулась спина, ноги отказывались ходить, пальцы рук распухли.
— Что ж, — горько усмехнулась Арина, — бабушка Катерина как в воду глядела, когда напророчила: "… и состаришься ты за один год на пятьдесят лет…"
С трудом встав, мокошь зажгла свечу в подсвечнике, достала из шкатулки с металлическими оковками небольшое круглое зеркало и поставила перед собой на столе. За весь год ни разу не смотрелась она в зеркало, не до того было. Собравшись с духом, Арина подняла глаза и взглянула на свое отражение.
На нее смотрела старая-престарая, дряхлая бабка… Потемневшее лицо все в морщинах, из-под платка выбилась прядь белых, как тополиный пух, волос. Только глаза остались прежними…
Не выдержав, Арина закрыла лицо руками, но тут же устыдившись своей слабости, убрала зеркало в стол и сказала себе:
— Ну, что, милая, Дуя не побоялась, а в зеркало на себя взглянуть страшно?
А что ты ожидала увидеть? Сама выбрала этот путь… вытри слезы… за все нужно платить…
Мотыльков, что закружились вокруг свечи, ветром колыхнуло в сторону, но пламя не погасло.
"… И придут к тебе дети, не похожие на детей, и сразу переменится твоя жизнь…"
Сколько раз, отдыхая после очередной тяжелой ночи, думала Арина над этими словами. Не могла представить себе, что это значит — дети, не похожие на детей. Разве так бывает? И откуда здесь взяться детям, ведь вокруг на многие версты не осталось ни одной живой души, только Дуй рыщет по лесам, а у него и души-то нет, одна гниль?
Время шло, и напрасно каждый день Арина с замиранием сердца смотрела на дорогу. Видно, ошиблась бабушка, наконец решила она и совсем перестала ждать, когда душным летним вечером вдруг почувствовала, что кто-то перешел мост и идет по деревенской улице прямо к ее дому. Часто и громко забилось сердце, когда увидела Арина трех мальчиков. На первый взгляд, дети как дети, обычные подростки, только самый маленький, черноглазый, что прятался за спинами своих товарищей, был с бородой.
Прошел один только день, а уже не стало овинника и впервые за целый год не наслал непогоду Дуй. Арина внимательно присматривалась к своим гостям, а они, подумать только, с таким же настороженным интересом изучали ее.
Мокошь сразу почувствовала необычную внутреннюю силу, собранность этих мальчиков. Ей нравилось, как они работают, те, что постарше, — дружно, ладно, не ссорясь. Просто делают дело, как взрослые мужчины: носят глину, мастерят горшки, расчищают от мусора двор. Милые вы мои… Работают хорошо, а едят совсем плохо. Это озадачивало ее. В старину хозяин таких едоков не принял бы на работу. Хорошо едят — значит, силы есть, здоровье есть, работать будут много и споро. А этих бы не взял, нет. Поклюют, как птички, и уже вон из-за стола. Арина уж и травку им заварила для аппетита посмеялись, совсем сбив ее с толку, понюхали и выпили. Черноглазенький ест хорошо, да слабенький какой-то, к деревенской работе не приучен. Да и не деревенские они люди, и так видно сразу.
Не могла Арина никак понять, кто у них за старшего — тот, востроглазый, который, казалось, видел ее насквозь — Дизи, что ли? — или тот, которого она окрестила Вторым. Дизи любому на помощь придет, но себе на уме парень, слова лишнего никогда не скажет, все больше слушает. Похоже, Второму все докладывает, свои мысли излагает. И еще одна странность мучила Арину: домового принесли в рюкзаке, не побоялись. Она деда пристроила у себя в подполье, а когда тот немного очухался после встречи с Дуем, рассказал ей, что Дизи с ним разговаривал. Никогда еще Арина не встречала человека, который мог бы, как она, разговаривать с домовыми. Диво…
А Второй тоже не прост, ох, как не прост! Как магнитом, тянуло Арину смотреть на него. То развеселится, шутит, смеется, то вмиг настроение у него испортится, будто вспомнит он о чем-то плохом, что отравляет ему жизнь. Тогда яркие зеленые глаза его сразу тускнеют, он начинает к друзьям придираться и указания раздает направо-налево… Дизи в ответ знай улыбается, а бородатенький принимается скакать и куролесить. Но на маленького Второй никогда не обижается. Да и разве можно на него злиться?
Полюбила Арина этого мальчонку. Он проще и понятнее, чем дружки его, и беседовать с ним одно удовольствие, все сам расскажет. Только шустрый больно. Того и гляди, в историю какую-нибудь вляпается. Характером очень на внука похож…
При мысли о внуке у Арины заныло под ложечкой. И возраст примерно одинаковый, лет семь ему, не больше… Тоненький, как былиночка, черноволосый и черноглазый, а улыбка белозубая и такая славная, открытая. Старшие его любят, это сразу заметно. Вон, давеча, когда с бородатеньким беда приключилась, как Второй на нее сердито смотрел… Арина как-то сразу оробела, хотя какая за ней вина? Ведь предупреждала — в овин не ходите!
Забавный очень этот мальчишечка. Поначалу побаивался ее, а потом оттаял, посмелее стал. Говорит:
— Бабуля, мне у тебя важное нужно спросить, наклонись… — И шепчет на ухо: — У ведьм всегда хвостики бывают, а у тебя есть?..
И не знала Арина, плакать ей или смеяться, покраснела да прикрикнула:
— Какая я тебе ведьма, дурачок! Запомни, я мокошь! Я добро людям делаю, а не зло.
Глазенки свои черные таращит только в ответ, улыбается смущенно. Эх, дитя малое… За что же бородой тебя наказали? Маленький, а скажет — и в точку попадет.
— Ты, — говорит, — бабуля, сидишь здесь, в своей деревне, как на необитаемом острове…
Да уж, вздохнула Арина, как на острове…
Пришли и молчат. Откуда и куда идут, зачем пришли, что им нужно ничего неизвестно Арине. Вчера, после грозовой ночи, когда дети уже уснули, не утерпела она: певуче произнесла древние, только ей известные слова и заглянула в гадательный горшочек, намереваясь все узнать о своих необычных гостях.
Вода даже не колыхнулась. Став черной, как деготь, она только втягивала свет, а отдавать его не хотела — ни лучика не мелькнуло в неподвижном зеркале воды. Поначалу мокошь решила, что ошиблась переставила или забыла слова, старость ведь не радость. Сосредоточилась и снова прошептала заклинания. Молчала вода.
Арина не знала, что и подумать. Иногда будущее человека было скрыто от нее пеленой, но уж прошлое она видела, как на ладони, ведь все, что происходит с людьми, отражается в Великой Книге Жизни. Никто не знает, где ее искать, и никогда не найдет, но посвященные могут научиться читать в ней. До сих пор у Арины это получалось.
… Свече осталось гореть совсем немного. Небо на востоке начинало светлеть, и в вышине одна за другой гасли последние утренние звезды.
Да, загадали ей дети загадку. Если сами не захотят о себе рассказать, ничего Арина не сможет про них узнать. Конечно, они не обычные какие-то дети… Но ведь все равно — дети, мальчики! Так как же Арина решится исполнить следующее предсказание — "… и отдашь ты им самое дорогое, что есть у тебя на свете, — чтобы спасли они, дети, не похожие на детей…"?!
Арина не замечала бегущих по лицу слез.
— Не отдам! Ни за что не отдам, нет… — исступленно твердила она, изо всех сил сопротивляясь своей жестокой судьбе.
Вдруг пахнуло в растворенное окно сладким ароматом уходящей летней ночи, и дрожащие мягкие тени от мерцающей свечи заметались по стене. Свеча всё не хотела догорать и слабо теплилась. Арина не спешила задуть ее и не отрываясь глядела на крохотный, умирающий огонек.
8.
Впервые в жизни Арина проспала. Подхватившись с лежанки, поспешно собрала на стол и пошла звать мальчиков завтракать. Во дворе никого не было. Около крыльца лежал ящик с игрушками, на завалинке сохли штук двадцать новых горшочков. Услышав голоса, Арина побрела к углу дома. Неожиданно ветер донес до нее обрывок фразы:
— … вы один сопротивляетесь очевидному…
Завернув за угол, Арина увидела, что Дизи и Второй сидят в тенечке на траве, а Рики катает взад-вперед игрушечную деревянную машину, когда-то сделанную ее покойным мужем. Мальчики поздоровались. Рики подбежал к Арине.
— Бабушка, я игрушки на чердаке нашел… Ты не будешь ругаться? Это чьи?
— Это моего внука… Играй, деточка… — Арина погладила Рики по голове. — Пойдемте чай пить.
… Рики дул на чай и с обидой выговаривал Арине за то, что ночью ничего не происходило. Мокошь, улыбаясь уголками рта, оправдывалась:
— Не виновата я, дружочек. Дуй, наверное, вас испугался…
— Наверное, — хмыкнул Тики, и видя удивление Арины, добавил: Встречали мы его вчера, злодея твоего. Дизи его припечатал алмазом.
Арина побледнела и покачала головой.
— А я почему не видел? А я где был? — расстроился Рики.
— А маленький зайчишка со здоровенным медведем бился… — ответил Дизи словами из сказки.
Рики вспомнил вчерашнюю встречу с мохнатым, пропахшим дымом овинником, его, будто из железа сделанные, руки, злобные красные глаза и поежился.
— Везде опасности подстерегают… Шагу ступить некуда — уже кто-нибудь ждет за углом… — обиженно сказал он. — Бабушка, ты бы нас тоже научила колдовать, а? Как ты вообще, это, колдуньей стала?..
— Как стала? — Арина вздохнула. — Да все женщины в нашем роду мокшили, колдовали то есть. Знания свои перед смертью мокошь должна дочери передать или другой родственнице. Вот пришло время бабушке моей, Катерине, помирать. Лежит она, мучается, стонет — три дня помереть не могла, потому что мать моя отказалась ведовство на себя взять, сказала бабушке:
— Ты для себя не жила, все для других. Хочешь, чтобы и я это ярмо на себя надела? Ни за что!
Плакала мать, глядя, как бабушка мучается, но на своем твердо стояла, не подходила к ней даже, и мне запретила. На третий день отец соседей позвал, стали они крышу разбирать, чтобы бабушке страдания облегчить. Мать куда-то отвлеклась, а я встала в дверях и смотрю на бабушку. Так я ее любила! А она лежит и молча на меня смотрит. Потом говорит:
— Аринушка, принеси мне воды попить…
Я принесла, она мою руку взяла, а пальцы у нее, как огонь… и говорит… говорит тихо-тихо… После убежала я во двор, мать пришла, видит, что бабушка повеселела, — прикрикнула на нее:
— Что ты, мокошь, уже сотворить успела?
А та молчит и улыбается. И вскорости померла, крышу так и не разобрали. Подзывает меня к себе мама, спрашивает:
— Ариша, ты к бабушке заходила?
— Да, — говорю. — Она воды попить просила.
— А прикасалась к ней?
— Она меня за руку брала…
Мать меня прижала к себе и давай плакать:
— Доченька ты моя, что же это за судьба у тебя несчастливая! Прости ты меня, дуру, это я перед тобой виновата!
Я ничего понять не могу. А через три дня вдруг приходит к нам сосед, поклонился мне и говорит:
— Помоги, Арина Петровна, кобыла у меня захромала…
Я и обмерла. Мне ведь всего девять лет было… Мать с отцом мои потупились, на меня не смотрят.
Делать нечего, пошла я к соседу. Как лошадь лечить, не знаю. Взяла ее больную ногу руками, глаза свои закрыла, и тут вдруг пришли мне на ум слова, каких я и не знала раньше… Перевязала я лошади ногу, и через неделю она уже вовсю бегала. Так и стала я мокошью. По лугу иду — мне каждая травинка шепчет, от какой она хвори. Умения во мне проснулись, о каких я раньше и не подозревала. Книги старинные читала, новые заклинания учила…
— А нас научишь? — Рики заерзал на месте.
— Не всякий к этим наукам способный, — со значением сказала Арина и посмотрела на Дизи.
9.
Весело насвистывая, за что получили от Арины нагоняй ("Ишь, чего надумали — свистеть в доме! Да хуже приметы не бывает!"), Рики с Тики отправились во двор расписывать белой краской подсохшие горшки. Дизи остался помочь хозяйке убрать со стола посуду и сразу озабоченно заговорил:
— Бабушка, я хочу поговорить с тобой о Рики… — Арина медленно опустилась на стул. — Что о нем скажешь?
— Как? Вообще?
— Да. Когда ты на него смотришь, что приходит тебе на ум?
— Хороший парнишка, добрый, ласковый… Ну, не глуп, нет. Иногда очень даже сообразительный. Вертлявый, конечно. Обычный ребенок.
— А как у него со здоровьем, ты ведь понимаешь в этом толк?
— Ты говоришь о бороде?
— Да нет, я имею ввиду его общее состояние.
— После вчерашнего случая с овинником он так быстро идет на поправку, удивительно даже. На нем все, как на собаке, заживает…
— Рики болен.
— С чего ты взял?
— Он потерял память.
Арина оторопела.
— Ну, уж… Он так подробно рассказывает о себе, так интересно… И семья у них дружная, и собака есть, большая, лохматая… Вечерами они ходят встречать с работы отца, любят загорать в своем саду, где много цветов и поют красивые желтые птицы… Как же он их называл?.. Вот забыла…
Дизи болезненно поморщился.
— У него нет матери. Она умерла давно, как только Рики родился. А отец… С отцом у него были плохие отношения.
У Арины перехватило дыхание. Бедный мальчик…
— Но как же…
— Он забыл о своей прошлой жизни, как иногда люди пытаются забыть о чем-то плохом. Он мечтал о дружной, счастливой семье, где все любят и понимают друг друга. И после болезни эти мечты превратились в его воспоминания. Он верит, что так все и было, и ждет, когда вернется домой.
— Но ему некуда возвращаться, так?
Дизи кивнул. Арина сейчас чувствовала то же, что и ее собеседник, печаль и желание защитить, отогреть худенького одинокого мальчика с черными глазами.
— Хочешь меня о чем-то попросить?
— Полечишь его? Борода и память — что с этим можно сделать? Одно убрать, а другое вернуть.
— Борода у него начала расти одновременно с потерей памяти?
— Да, можно так сказать.