Такой прямой вопрос заслуживал прямого ответа.
— Нет, не все, мама. Есть кто-то, кого, мне кажется, я очень хочу, но думаю, ты бы его не одобрила.
— И тебя удерживает от того, чтобы быть вместе с этим человеком, только мое неодобрение?
— Нет. Не только это. Не совсем. Все сложнее.
— Эта любовь… этот человек… это Ник Домингез?
— Откуда ты знаешь?
— Я просто предположила. Я догадываюсь об этом.
— Вот видишь, мама, ты не одобряешь. Ты всегда говорила, что муж и жена должны подходить друг другу. Я полагаю, никто бы не сказал, что Ник Домингез подходит мне. Во всяком случае, не Кики.
— Кики? Кики что, замешана в этом?
Анджела вздохнула:
— Боюсь, что да. Кики сказала, что он мне не подходит. Что он ненормальный, психически неполноценный — только потому, что он поклоняется мне издалека. — Она слегка усмехнулась своим словам.
— Ах! Как романтично! Чтобы тебе поклонялись издалека. Помню, я так думала о твоем отце, что прежде чем он познакомился со мной, он мне поклонялся издалека. Но я ошибалась.
— В настоящий момент, мама, мне бы больше хотелось, чтобы он поклонялся мне с близкого расстояния.
— Я думаю. Тогда вот в чем проблема — Кики. Значит, она считает, что он тебе не подходит.
— Частично. Кики всегда намекала, что меня влечет к нему, потому что он напоминает мне отца.
— А это так?
— Да, это так. Ты его видела единственный раз на вечере, посвященном нашему выпуску, а это было очень давно. Да, он несколько напоминает отца, внешне. Не думаю, что каким-либо другим образом. Но откуда мне знать? Я ничего не знаю о своем отце, кроме нескольких детских воспоминаний, которые, возможно, не точны, — сказала она с иронией.
— Итак, он каким-то образом напоминает тебе отца? Значит, он должен быть очень красив. Твой отец до сегодняшнего дня остается самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. Я всегда думала, что ты вышла за Дика, потому что он был так не похож на твоего отца, и внешне, и во всех других отношениях.
— То же самое сказала и Кики.
— Но думаю, это было потому, что бессознательно ты понимала, что твой отец не из тех, на кого можно положиться, с кем можно быть уверенным в завтрашнем дне, и ты решила, что, если выйти за кого-то, непохожего на твоего отца, тогда сразу же получаешь и стабильность, и уверенность. Но твой брак не принес тебе счастья, ведь так?
— И что ты хочешь сказать, мама? — нетерпеливо спросила она.
— Я хочу сказать, что внешность не имеет значения. Является ли он тем, кого ты хочешь, кто тебе нужен, — вот что имеет значение. Именно так нужно решать.
— Мама, ты что, высказываешь одобрение?
— Анджела, скоро тебе будет сорок. А мне через несколько месяцев исполнится шестьдесят. У тебя было столько неудач, два ужасных замужества, а ты сидишь и говоришь мне, что любишь этого человека, а он любит тебя — поклоняется тебе, — ты что думаешь, я посоветую тебе еще двадцать лет сидеть и ждать кого-то, у кого будет более высокое происхождение? Помню, как-то давно я сказала тебе, что мне хотелось бы для тебя нежного, топко чувствующего человека — поэта. Черт возьми, Анджела, он поэт?
— Да, мама! Думаю, что да!
— Ну, тогда Кики была права относительно тебя. Ты действительно глупышка! А ты, должно быть, думаешь, что я еще большая глупышка, чем ты. — И она высморкалась в бумажную салфетку. — Ну что, будем готовиться к ужину или ты что-то еще хочешь обсудить?
— Да, мама. Боюсь, что да. Видишь ли, мы с Кики, накануне ее отъезда в Калифорнию, ходили на бал Трумэна Капоте. Там мы встретились с Ником, и я полагала, что после того вечера мы… Но что-то случилось, что-то ужасное произошло после этого — на следующее утро, когда Кики пошла к нему и сказала, чтобы он держался подальше от меня.
Мари устало закрыла глаза.
— Что сделала Кики?
— Не уверена, но думаю, что знаю… я чувствую это.
— Разве ты не переговорила об этом с Ником? Не спросила его, что случилось? — Голос Мари стал резким.
— Нет. Я не смогла. А он мне так и не позвонил. Его молчание убеждает меня, что…
— Может быть, он ждал, что ты придешь к нему, Анджела… показать, что доверяешь ему… уверена в нем.
— Я не могла сделать этого, мама. Видишь ли, я не поверила Кики, когда она сказала, что ничего не произошло. Но в то же время, если бы я пошла к Нику, поверила бы его, а не ее словам, — тогда бы я отвергла ее, свою собственную сестру, свою Кики. Я не могла сделать этого, даже если я и не могу ее простить.
— Анджела, неужели за все эти годы ты так ничему и не научилась? Ты не отвергнешь Кики, если будешь верить в кого-то. Безусловно, у Кики есть недостатки, масса недостатков… у нее нет душевного равновесия. Но у нее есть масса замечательных качеств. Нам нужно принимать ее со всеми ее недостатками и прощать ее. Она не несет за них полную ответственность. Ей пришлось выдержать много испытаний. Ей было очень и очень тяжело без отца. Она так его любила.
Анджела выпрямилась:
— Я знаю, мама, что ей было тяжело. Но ведь и мне было тяжело!
— Нет, не так тяжело. Кики никогда не была такой сильной, как ты.
Анджела, широко раскрыв глаза, удивленно посмотрела на свою мать.
— Но я всегда думала, что из нас двоих сильной была Кики, мама. Для меня… именно она и была.
Мари отрицательно покачала головой.
— Это его вина, мама. Если бы только он приходил нас навещать, когда мы росли, тогда бы мы не придумывали о нем столько фантазий. Но мы обе так тосковали о нем, что он в нашем сознании был божеством, — и это исказило наш взгляд на мир.
Глаза Мари наполнились слезами.
— Тогда, должно быть, это мой грех. Видишь ли, когда вы были маленькими, ваш отец действительно пытался навещать вас. Это я тогда не дала ему делать этого. Я считала, что это для вашего блага, но, по сути, это было не так. Я так поступала из чувства злобы, чтобы отомстить… и нанесла вред вам. Возможно, до такой степени, что вы обе, став взрослыми, не можете быть счастливыми.
Анджела закрыла глаза от охватившей ее боли, она могла думать только о том, что бы было, если бы у нее и Кики были нормальные отношения с отцом. Затем она подумала о том, какую боль испытывает Мари, и проговорила:
— Не осуждай себя, мама. А где был он, когда мы выросли, когда ты больше не могла запретить ему видеться с нами? Мы все еще нуждались в нем, быть может, даже больше, чем когда были маленькими.
— Ну, к тому времени он оказался в самом низу — орел, потерявший способность парить в воздухе. Для него наступили тяжелые времена, думаю, ему было стыдно. Он не мог вынести, чтобы вы видели его в таком состоянии.
— А после этого? Когда он снова стал на ноги? После того, как он женился на той женщине?
— Кто знает? Может быть, ему все еще стыдно. Возможно, было слишком поздно. Может быть, слишком много лет прошло. — Она горько заплакала.
Анджела наклонилась вперед, чтобы погладить и утешить мать.
— Не плачь из-за него, мама, пожалуйста.
— Не из-за него, Анджела. И не из-за себя, тоже нет. Это из-за Кики, моей бедной девочки… Как она из-за нас страдала, из-за твоего отца и меня.
Анджела была в замешательстве.
— Но ведь я тоже страдала. А из-за меня ты не плачешь? Кики всегда говорила, что я твоя любимица, и, должна признаться, я тоже так думала.
— Я вас обеих любила… одинаково. Но мать по-разному относится к своим детям, к их индивидуальности. Ты как мать должна понимать это. А Кики все еще нуждается в помощи, она все еще страдает. Ты же, Анжела, — и я испытываю гордость, говоря это, — стойко перенесла все, трудности не сломили тебя. Ты крепко стоишь на ногах и со всем можешь справиться. Повидайся с Ником, Анджела. Не жди, пока он придет к себе. Возможно, он ждет, чтобы ты показала, что веришь ему. Повидайся с ним, верь в него. А Кики… прости ее и постарайся ей помочь.
Протянув руку, Анджела дотронулась до руки матери:
— Я постараюсь. А где она? С Брэдом и Рори?
Мари в изумлении посмотрела на нее: