— Успела. Не знаю, живы ли… Пойду писать письмо.
Ганна убежала, меня тронула за плечо Макарова.
— Магуба, надо помочь ей собрать посылку, письмо письмом…
— Правильно, Макарыч! — загорелась и я. — Не будем откладывать.
Пока Ганна писала письмо, посылка двум маленьким гражданам, освобожденным от фашистской неволи, была собрана. Сахар, сухари, два вышитых полотенца, мыло, шоколад. Ящик уже обшивали, когда в общежитие вошла Женя Руднева. Узнав, в чем дело. Похлопала себя по карманам, растерянно огляделась.
— Вот! — она протянула девушкам деревянную ложку. — Ничего подходящего нет.
— Пригодится в хозяйстве, — сказала Таня, засовывая фронтовой гостинец в сверток. — Будет чем кашу есть…
Не все, однако, к жесту Жени отнеслись одобрительно. Кто-то шепнул мне на ухо:
— Не к добру.
Я сердито отмахнулась. Мало ли людей на фронте теряли или дарили на память свои ложки. До чего же суеверный народ — летчики…
Таня Макарова взяла на руки посылку и, покачивая ее, как младенца, направилась в общежитие техников.
В эту ночь полк наш получил задание провести разведку боем. Штурманы уточняли на картах расположение вражеских зенитных установок в районе Керчи.
Ночь шестьсот шестьдесят пятая
Там, где встречаются два океана или два моря, хорошей погоды почти не бывает. Моряки всего мира проклинают мыс Горн, мыс Доброй Надежды, а сегодняшней ночью, я чувствую, достанется Керченскому проливу от моего штурмана Хиваз Доспановой. Час назад, в первый наш вылет, погода была сносной, всем полком мы бомбили укрепленные пункты в районе Керчи, а вот второй вылет…
Со стороны Крыма с большой скоростью навстречу нам катятся волны тумана. «Надо возвращаться», — думаю я, но продолжаю полет. Где-то впереди — самолет командира эскадрильи Чечневой. У нее опытный штурман Таня Сумарокова. Какое они примут решение?..
Вспоминаю напутствие Бершанской: «Действуйте, исходя из обстановки. Если облачность будет ниже шестисот метров, возвращайтесь». Мы часто нарушаем это ее указание — снижаемся иногда до трехсот метров, осколки своих же бомб пробивают плоскости, но если поражена цель, выведена из строя, скажем, огневая точка противника, значит, риск оправдан. Ведь каждое попадание в цель — это спасенные жизни наших солдат, которым предстоит освобождать Крым.
Никакого просвета — весь Керченский полуостров залит туманом.
— Ветер меняется, — докладывает Хиваз. — По времени мы в районе Керчи. Проклятый туман.
— Возвращаемся, — говорю я и разворачиваю самолет на 180 градусов. Жалею, что не повернула раньше. Предстоит посадка с бомбовым грузом в тумане на наш открытый всем ветрам аэродром. Но до него еще надо долететь.
— Термички сброшу, — говорит, Хиваз. — Пять штук… Получайте, вараньи морды! Пауки! Скорпионы!
Она немного отвела душу, притихла. Но я знаю — ненадолго. С ней не соскучишься.
— Проклятый, ветер. Не пролив, а какая-то труба… Магуба, нас сносит к северу.
Значит, ветер тоже повернул, на 180 градусов, из этой — «трубы» он нас вытолкнет.
Хиваз уточняет курс. По ее расчетам мы должны подлететь к аэродрому со стороны Азовского моря. Летим против ветра, скорость сорока километров.
— Не мотор, а черепаха, — ворчит Хиваз. — На автомашине давно бы доехали.
Ее не смущает, что под нами море.
— Тяни, тяни, голубчик, не подведи!
Превратить черепаху в птицу Хиваз ничего не стоит.
Если бы ее энергию подключить к мотору…
— Магуба-джан, берег должен быть близко. А прожектора не видно.
Не только прожектора, я вообще ничего не вижу, кроме приборов. Главное — дотянуть до земли. Голая, темно-бурая равнина, без единого деревца, покрытая тысячами воронок, наводящая тоску, — какой желанной и милой она вдруг стала для нас!
Шквальный ветер не пускает самолет к берегу, мне кажется, что мы летим назад, а не вперед.
— Ни за что не согласилась бы жить в этой Пересыпи, — заявляет Хиваз. — День и ночь, круглый год — ветер, ветер, ветер! Туманы, дожди, мокрый снег! Магуба, а ты бы согласилась?
— Никогда, — отвечаю я и думаю: Пересыпь для нас вроде аэродрома подскока для перелета в Крым и дальше — к Победе. А вдруг откажет мотор?..
— Магуба-джан! Землей пахнет, слышишь? Земля!
Ах, если бы она еще крикнула: «Пересыпь!»
Порывистый ветер, то затихая, то усиливаясь, рвет туман в клочья. Хиваз, постоянно уточняя маршрут, что-то разглядела.
— Чуть правее…
Белое размытое пятно впереди — неужели это наш прожектор? Ну да, нас ждут, встречают, как же иначе? За моей спиной — лучший штурман в мире.