В Ферганскую долину с трех сторон вторгаются враги; есть опасность, что крепость Ахси будет зажата в осаду. Мирза Умаршейх решал задачу — помирить своих жен, он хотел оказать знаки должного внимания каждой. Самой старшей и самой тщеславной была Фатима-султан, ее мирза пригласил первой и рядом с собой. Глаза Фатимы заблестели от радости, она хотела сесть по правую руку Умаршейха, однако мирза показал ей место слева от себя. А направо, на самое почетное место, пригласил Кутлуг Нигор-ханум. Тоже неспроста: ханум ведь мать наследника престола Захириддина Мухаммада Бабура. Фатима-султан зло сощурила глаза.
Шашлык из сайгачьего мяса, жареные куропатки, иные яства — все это после Умаршейха ставилось перед Кутлуг Нигор-ханум, и лишь затем приходила очередь Фатимы; свежайшее, нежное, тающее во рту мясо казалось Фатиме-султан невкусным — словно вторично подогретая пища.
Голодными не были (со вчерашней вечерней трапезы прошло всего несколько часов), но ели все крепко, насилуя себя, старались съесть побольше в предвиденье дня. Одна Каракуз-бегим, сидевшая рядом с Кутлуг Нигор-ханум, избегала мяса, ела огурцы, хандаляк да пила шербет — вчера измучилась жаждой, сегодня запасалась влагой впрок.
Небо побелело. И чем ярче разгорался рассвет, тем быстрее тускнело пламя свечей. Настало время утреннего азана. Имам мечети, забравшись на минарет, с нетерпением ждал знака бакавула[16]: пока не закончится сахарлик повелителя, с азаном лучше подождать немного.
Когда пища была съедена, приступили к чаепитию; за чаем мирза мог поведать женам, сколь сложно перепутались дела государственные.
Умаршейх еще не начал рассказывать, послышались звуки азана. Ханзода-бегим быстро поставила на дас-тархан пиалу, так и не допив чая.
— «Все части тела должны жить в единстве» — таков завет мудрецов. Фатима-султан, Кутлуг Нигор-ханум, Каракуз-бегим, дети мои, Ханзода и Джахангир, — мирза поочередно осматривал называемых, — каждый из вас часть общей семьи. Хочу, чтоб в эти трудные дни вы оказывали друг другу уважение и помощь. Руки на своем месте ценны, глаза — на своем» Коль руки или глаза навредят друг другу, всему телу навредят — и будут наказаны!
Все поняли, в чью сторону пущены эти две стрелы. Щелки глаз Фатимы-султан еще больше сузились. Мысли Кутлуг Нигор-ханум тут же понеслись к единственному сыну Бабуру, который находился вдали от отца и матери — в Андижане. Повелитель не назвал его по имени — почему?
— Повелитель, ваши слова — драгоценные жемчужины, — сказала Нигор-ханум. И добавила: — Если позволительно мне будет попросить…
Умаршейх кивнул в знак согласия.
— Опасность войны, оказывается, велика. Я боюсь за наследника престола, за мирзу Бабура, и боялась бы меньше, находись он рядом с нами…
— Андижанская крепость прочна. А с мирзой Бабуром неприступна. Возлагаю на него большие надежды.
Ханум получила отказ. Фатима-султан привлекла к себе полусонного Джахангира, погладила сына по голове. Пусть видит эта лиса, кто из них счастливей: по крайней мере ее сын при ней, при матери, а вот «наследник престола»…
— Мать мирзы Бабура благодарит повелителя за столь лестные слова его о сыне-наследнике, — Нигор-ханум на миг запнулась, — только… как же так?., подросток, которому еще не исполнилось двенадцати… на поле сражения…
— Нет оснований для тревог, ханум. К мирзе Бабуру приставлены лучшие наши беки. Он молод, но уже должен учиться воинскому умению. Если мне суждено умереть, пусть мое место займет полководец Бабур!
Тридцать девятый год идет повелителю, и вдруг он заговаривает о своей смерти. Ах эта война! Женщины опечалились. Ханзода-бегим, забыв свои недавние чувства, с ласковой жалостью посмотрела на отца. Умаршейх громко, намеренно отчетливо, чтобы все хорошо слышали и хорошо поняли, продолжал:
— Если я на поле брани или по какой-либо случайности покину бренный мир, все вы должны исполнять распоряжения мирзы Бабура как мои собственные. Мирза Джахангир! Ты спишь, что ли?
Мальчик встрепенулся, насторожился, мгновенно приложил к груди ладони:
— Слушаю, повелитель!..
— Эти мои слова запомни и ты! Хоть мирза Бабур старше тебя всего на два года, но если останется он вместо меня, ты должен стать ему преданным сыном.
— Исполню, повелитель!
Ребенок не понял затаенно-важного смысла слов отца, но послушание уже стало привычным ему. Старшие жены были напуганы — каждая по-своему. В глазах Каракуз-бегим (она не отводила их от лица мужа) заблестели слезы. Умаршейх увидел их, вспомнил поцелуи своей молодой жены сегодня на рассвете, но воспоминание почему-то не доставило удовольствия: «Целовала, будто прощалась с покойником», — подумалось ему. И сейчас сказанное им тоже схоже с завещанием. Сердце Умаршейха забилось гулко, предупреждающе. «Что это со мной? Неужто я почувствовал приближение ангела смерти? Нет, нет!»
Ханзода-бегим заметила смятенное состояние отца. Он нуждался в помощи, в ее помощи!
— Мой повелитель, ваша дочь желает, чтобы всевышний дал вам долголетие шейха Саади! Живите до ста лет!
— Пусть сбудется твое желание, дочь! — Мирза Умаршейх будто очнулся от оцепенения, будто впервые понял, как умна его дочь, как созрела ее красота. — Прежде всего я хочу провести твою свадьбу сам!
Ханзоду в свое время сватали за сына самаркандского властителя, за мирзу Байсункура. Но окончательного согласия на этот брак Умаршейх еще не дал. А теперь вот с самаркандцем война. Правда, если уж придется совсем туго, он выдаст за сына своего старшего брата дочку и таким древним способом, пожалуй, превратит войну в мир. Но и Ханзода понимала это и страшилась этой возможности, как тьмы ночной. У нее были другие мечты. Поэтому она повернула разговор в прежнее русло.
— Если нет возможности пригласить моего брата Бабура в Ахси, разрешите мне и моей матушке поехать в Андижан! — смело предложила она.
— Дочь моя, ты бесценная жемчужина в моей сокровищнице. В эти опасные дни я не могу выпустить тебя из-под своего крыла!
— В таком случае разрешите мне одной, повелитель! — снова оживилась Кутлуг Нигор-ханум.
— Э, ханум, зачем спешить? Из Маргелана мы ждем гонца. Коли будет можно, разрешение получите…
Умаршейх наскоро помолился, встал с места и пошел из гарема. Голова его была уже занята заботами войны.
Лишенные права входить в гарем, телохранители мирзы всю ночь ожидали его снаружи. Отступив на два шага, чтобы не мешать размышлениям повелителя, не привлекать к себе его внимания, они тихо и незаметно последовали за ним.
Утро наступило. Военачальники-беки и придворные собрались, когда солнце еще не успело взойти. В приемном зале они встретили мирзу низкими поклонами. Густобородый первый визирь, в роскошном золототканом чапане с подобающим возрасту и чину поясом, выпрямился раньше других. Его и спросил мирза, откуда прибыли гонцы.
— Из Исфары, повелитель.
И снова согнулся в низком поклоне, пряча лицо.
— Ну и какие вести?
— Повелитель, пощадите своего раба…
— Так… значит, Исфара тоже в руках врага!
Ощущая неприятную внутреннюю дрожь, Умаршейх спросил о гонце из Маргелана.
— Повелитель, ждем с нетерпением маргеланского гонца.
Неужели Маргелан тоже покорится? Но тогда под угрозой будет и Андижан! Почему нет гонцов? Попали в западню, перехвачены? А может быть, сами маргеланцы стали изменниками?
— Сделает ли повелитель распоряжение отправить наших новых гонцов?
— И будем потом смотреть на дорогу, ожидая ответных? Сколько дней прождем?
Визирь опять поклонился и, будто извиняясь, отступил назад.
Теперь мирзе стало ясно как день, что крепости Ахси не избежать осады. Он распорядился заготовить продовольствия на шесть месяцев. Из-за того, что крепость стояла на высоком холме, в ней не было текучей воды. Мирза поручил тридцатилетнему Касымбеку, стройному, быстрому в любом деле, построить внутри крепости еще один каменный водоем, согнать водоносов и заполнить его доверху.