— Леша, поторопись! — взволнованно орет Вонючка. — Я в норе!
— Понял, — отвечаю я.
На нашем языке сказанное Вонючкой означает, что он попал в каменный мешок, из которого нет другого выхода. То есть подъезд, где прячется Саня, глухой. Лестница и перекрытия обрушены, все выходы завалены плитами и битым камнем. Деваться оттуда моему напарнику некуда.
У меня нет времени на раздумья. Еще пара минут, и чужаки не оставят от моего наблюдателя даже праха.
Осторожно выглядываю из окна и замечаю засевших в двух воронках чужаков. На их головах надеты черные непрозрачные шлемы, но я знаю, что под ними прячутся страшные четырехглазые морды. Занятые обстрелом Вонючки, чужаки меня не видят. Вероятно, решили, что прикончили еще первым зарядом.
Винтовку оставляю в режиме автоматической стрельбы. Мне не нравится палить из снайперки очередью, поскольку даже несмотря на современные технологии сразу снижается точность, но в данной обстановке, когда чужаки скучковались, так надежнее. Если бы к моей винтовке прилагался гранатомет, задачу можно было бы решить всего двумя выстрелами. Но с этим приспособлением винтовка гораздо тяжелее, потому оно в снайперский комплект не входит. У Вонючки гранатомет есть, только не воспользоваться ему им. Он и носу сейчас высунуть не может.
Беру на мушку ближайшего ко мне чужака, задерживаю на мгновение дыхание и нажимаю на спусковую кнопку. Винтовка выплевывает несколько пуль даже не дернувшись. Шлем чужака раскалывается, плоть разрывается в брызги, а я, не делая паузы, направляю ствол на второго пехотинца, затем на третьего. Чужаки успевают понять, что их обстреливают с тыла, только когда валится четвертый. Я знаю, что сейчас произойдет, и ждать не собираюсь, со всех ног бросаюсь вглубь здания, заскакиваю за толстую стену. Позади меня грохочут разрывы зарядов, помещение озаряют яркие вспышки, сверху на голову сыплется бетонная крошка. Гранат чужаки не жалеют, бьют по проемам окон. Этаж быстро окутывается клубами черного дыма, повсюду свистят осколки, рикошетят от стен. Несколько из них попадают в меня, но комбинезон выдерживает. Больно, конечно, но не смертельно. А вот замешкайся я хоть на секунду у окна, попади под такой плотный огонь чужаков, шансов выжить у меня не было бы.
— Саня, давай! — ору я во всю глотку, пытаясь перекричать грохот. — Твой черед!
В ушах звенит, и я не слышу ответа Вонючки. Остается надеяться, что парень выполнит свою часть работы. Главное, что оставшиеся твари отвлеклись на меня, дав возможность Вонючке садануть по ним из гранатомета и накрыть всех одним разом.
Чужаки некоторое время долбят по моему укрытию, вынуждая вжиматься в каменный пол, а потом вдруг наступает тишина. Дым потихоньку рассеивается, звон в ушах постепенно проходит. Я поднимаюсь, но выходить из своего убежища не тороплюсь. Вдруг какая хитрость, и твари пошли на уловку, хотя раньше за ними этого не водилось. К тому же торопиться мне некуда. Вызываю напарника:
— Вонючка!
В ответ тишина.
Я начинаю всерьез волноваться. Вдруг твари все же накрыли моего наводчика, а сами затаились. Медленно ступая, подбираюсь к одному из окон, улицу мне пока не видно. В наушниках неожиданно звучит встревоженный голос командира Дронова.
— Леша, что у вас там происходит?!
— Сам не пойму, — отвечаю я.
— Помощь нужна?
— Нет пока.
— Ладно, разберешься — доложишь, — Дронов отключается.
Выглядываю наружу, и вижу Вонючку. Наводчик стоит на краю воронки, где еще недавно укрывались пехотинцы чужаков. Он замечает меня и машет рукой:
— Да не боись, выходи.
Голос у Вонючки довольный. Забрало его шлема откинуто, рожа растянута в ехидной улыбке. С великим трудом подавляю жгучее желание вскинуть винтовку и всадить этой сволочи между глаз пару пуль.
— Все до одного готовы, — радостно сообщает он мне, когда я, наконец, выбираюсь на улицу. — Наш с тобой счет — шесть против четырех.
Я подхожу к нему и обкладываю его отборным матом. Другой бы на его месте обиделся, оскорбился, но Вонючке хоть бы что, только хитро щурит озорные глаза и лыбится в ответ.
— Почему долго молчал? — продолжаю я спокойнее. — Уже подумал, что тебе каюк.