Самое удивительное заключалось в том, что Александр к тому же стал человеком не просто образованным - высококультурным. Сам он обмолвился однажды, что ежели бы не был военным, то стал бы писателем - настолько хорошо владел он пером. Писал в основном на великолепном русском языке, хотя в совершенстве знал латынь, польский, турецкий, свободно объяснялся по-французски и по-немецки. Сохранилось более двух тысяч его писем, и считается, что примерно столько же утрачено.
Вот, например, его суждение о том, каков должен быть военачальник: "Смел без запальчивости, быстр без опрометчивости, деятелен без суетности, подчиняется без низости, начальствует без фанфаронства, побеждает без гордости". Полная программа - и почти вся воплощена в жизнь самим её автором.
Двенадцати лет от роду Александр был зачислен солдатом в лейб-гвардии Семеновский полк. Жить продолжал дома - таковы были дворянские традиции тех времен. Через пять лет, ещё до явки в полк, получил звание капрала - и после этого началась его действительная служба. Ему исполнилось двадцать четыре года, когда он получил свои первый офицерский чин: по меркам того времени - очень поздно. Возможно, это объяснялось тем, что Суворов слишком отличался от остальных офицеров: не околачивался без толку при дворе, не искал покровителей, не цеплялся за женские юбки. Зато солдаты его любили: никаких несправедливостей, а тем более унижении он не допускал, и если чего-то требовал, то сам же и подавал пример исполнительности.
В 1762 году, после нескольких побед над прусской армией Суворов был назначен командиром Астраханского пехотного полка. На следующий год командиром Суздальского пехотного полка, который блестяще использовал опыт, накопленный Суворовым в боях против Фридриха Великого, и внес немалый вклад в разгром и первый раздел Польши.
По возвращении в Санкт-Петербург в 1773 году Суворов был произведен в генерал-майоры и отправлен на войну с турками в армию фельдмаршала Румянцева. Именно там произошли первые встречи будущего генералиссимуса с Григорием Потемкиным - будущим князем Таврическим. Два великих человека не испытали взаимной симпатии.
Роскошно-ленивый великан Потемкин и юркий, сухощавый, насмешливый Суворов могли прекрасно дополнять друг друга, но сблизиться никак не могли. Эта невозможность впоследствии стоила России нескольких лишних месяцев осады турецкой крепости Очаков: Потемкин, тогда уже всемогущий фаворит Екатерины, просто-напросто удалил Суворова с поля боевых действий, а сам добиться быстрой победы не смог. Этого, кстати, он тоже Суворову не простил и не забыл.
Вообще у Суворова был необычайный талант - допекать вышестоящее начальство. Когда он считал приказы сверху глупыми, то преспокойно пренебрегал ими и доводил начатое до конца, причем всегда успешно. На гневный вопрос того же Потемкина, чем он изволит заниматься, насмешливо ответил: "Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу". Однако жалобы на Суворова императрица, не слишком любя его сама, ни от кого не принимала. "Победителей не судят", - начертала она на одном из донесений об очередной выходке строптивого генерал-майора, и на том дело было закрыто.
Опоздал он к победе только один-единственный раз, но и это опоздание оказалось весьма кстати. После окончания первой турецкой кампании Суворов был направлен на Волгу, для усмирения пугачевского бунта, но поспел, что называется, "к шапочному разбору": Пугачева уже схватили и отправили в Москву, мятеж дотлевал. После этого Суворов не без гордости говорил, что нигде, кроме как на войне, не пролил ни капли человеческой крови. При подавлении отголосков пугачевского бунта "не чинил ни малейшей казни, кроме гражданской, но усмирял "человеколюбивой ласковостью...".
Ослушаться он не смел только своего отца и, когда тот приказал сорокалетней уже сыну жениться и озаботиться наследниками, безропотно обвенчался с избранной родителями невестой - княжной Варварой Ивановной Прозоровскои, "Варютой". Жену, в общем, даже любил, потому что... "жена человеку Богом дается как не любить?". Та, правда, придерживалась несколько иных взглядов на семейную жизнь. После пяти лет относительного мира и согласия, за которые жена подарила ему сына Аркадия и дочь Наталью любимицу, в супружеской жизни стали появляться трещины. По-видимому. Варвара Ивановна иначе пред ставляла себе жизнь генеральши и богатой помещицы: сопровождать мужа в походах и делить с ним все "прелести" бивуачной жизни ей никак не улыбалось.
Суворов мог понять нелюбовь супруги к бытовым неудобствам, но измены дрожайшей половины его, человека невероятно вспыльчивого, настолько вывели из себя, что он даже обратился в консисторию с прошением о разводе. Развода ему не дали, наоборот, стали нанизывать примирение. Императрица не слишком стремилась поощрять супружеские добродетели, ибо сама в ту пору меняла фаворитом чуть ли не ежегодно. Через несколько лет Суворов вновь подал прошение уже непосредственно в Синод, обвиняя жену в недозволенной связи с секунд-майором Сырохнеевым, причем обещал предоставить соответствующие доказательства. И снова ему было отказано, причем ни он. ни Варвара Ивановна оттого счастливы не были. Она - женщина безусловно светская совершенно не подходила к роли жены "вечного солдата". Он плохо представлял себе супружескую жизнь врозь, а о его нахождении при дворе и речи быть не могло.
Разрыв Александр Васильевич переживал тяжело и после расставания с женой вообще не глядел на женщин. Хотя, по другой версии, он добивался развода потому, что хотел жениться на дочери одного из своих полковых командиров, которая сопровождала отца во всех походах, переодевшись в мужской костюм. Никаких подтверждений этoro, правда, не существует - слухи и только. Зато доподлинно известно, что Александр Васильевич обожал свою дочь - "Суворочку", которую устроил в Смольный институт пансионеркой и безмерно о ней тосковал. Большую часть своего немалого состояния он завещал именно ей, остальное - сыну Аркадию, рано и трагически погибшему в одной из военных кампании. Жена по завещанию не получала ничего, хотя всю жизнь Суворов содержал её достаточно щедро.
А завещать было что. Суворовы считались богатыми помещиками, причем не выжимали из своих крепостных все соки, а. наоборот, всячески им покровительствовали. Сохранились письма, рассказывающие о его отношениях с крестьянами. В одном из них Суворов пишет: "У крестьянина Михаила Иванова одна корова! Следовало бы старосту и весь мир оштрафовать за то, что допустили они Михайлу Иванову дожить до одной коровы! Купить Иванову другую корову из оброчных моих денег... Богатых и исправных крестьян и крестьян скудных различать и первым пособлять в податях и работах беднякам. Особливо почитать таких неимущих, у которых много малолетних детей. Того ради Михаиле Иванову сверх коровы купить ещё из моих денег шапку в рубль".
Богатый человек, Суворов, тем не менее, презирал излишества в быту и не умел жить в роскоши и праздности. Не умел он жить и вне боевых действий. Оказавшись при императоре Павле в изгнании, сильно томился духом, искал утешения в молитвах, но милости просить не желал ни при каких обстоятельствах. Вспыльчивый по характеру, Александр Васильевич тем не менее умел себя сдерживать, когда надо, и по пустякам, как сейчас сказали бы, "не заводился". Но если задевали его принципы - пощады никому не было. Так, будучи главнокомандующим, Суворов вопреки всем правилам дипломатии сделал строгое внушение командующему австрийскими войсками:
"До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги... Большой говорун, который жалуется на службу, будет отрешен от должности... Ни в какой армии нельзя терпеть таких!"
Суворов никогда не жалел о своем выборе жизненного пути, считая военную службу святым и естественным долгом дворянства. Уже в преклонном возрасте и больших чинах он осуждал закон, освобождавший дворян от обязательной службы. считая, что замещение офицерских вакансий иностранцами снижает боевые качества и моральный дух русской армии. Для него самого забота о благе Отечества и боеспособности армии была главной.