И царевич решил скрыться от отца в каком-нибудь европейском государстве.
Бежал он не куда-нибудь, а в Вену, к родственникам своей покойной жены. Там он поведал австрийскому вице-канцлеру следующее: "Я ничего не сделал отцу, всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался, ослабел духом от преследований, потому что меня хотели запоить до смерти. Отец был добр ко мне. Когда у меня пошли дети и жена умерла, то все пошло дурно. Она с князем Меншиковым постоянно раздражапа отца. против меня, оба люди злые, безбожные, бессовестные. Я против отца ни в чем не виноват, люблю и уважаю его по заповедям, но не хочу постричься и отнять о права у бедных детей моих, а царица с Меншиковым хотят меня уморить или в монастырь запрятать. Никогда у меня не было охоты к солдатству, но все поручения отца по армии я исправно выполнял, и был он мной доволен. А потом мне дали знать, что приверженцы царицы и Меншикова хотят меня отравить, для чего подговорили отца вызвать меня к себе, дабы у них на глазах находиться, или в монастырь идти. Сказал я, что к отцу еду, а сам сюда приехал, дабы просить покровительства и убежища для себя и детей моих в память о жене".
Интересно, в каком качестве представил тогда Алексей свою спутницу? Впрочем, Ефросинья путешествовала, переодетая пажем. В таком виде она укрывалась с царевичем в крепости Эренберг недалеко от Вены. Когда ищейки Петра напали на след царевича, перебралась с ним в Италию, в Неаполь. А в Вену с требованием выдачи царевича явился Петр Толстой. Он заявил, что Россия готова объявить Австрии войну, если дело не решится мирно, путем переговоров. Австрийцы немедленно раскрыли секрет местонахождения царевича, и вице-король Неаполя сообщил Алексею, что, если он не подчинится воле отца и не вернется на родину, его разлучат с Ефросиньей.
Только этим обманом и напугали царевича. Чтобы не расставаться с возлюбленной, он решил ехать в Россию. С двумя условиями: разрешить ему жить в деревне и обвенчаться с Ефросиньей. На свой страх и риск Толстой ему это обещал - и повез своего царственного пленника к Петру. Беременная Ефросинья ехала медленнее, особым поездом. А Алексей всю дорогу упрашивал Толстого задержаться, дождаться Ефросинью, дать ему обвенчаться с нею и уж потом являться на глаза грозному батюшке. Толстой вилял и тянул время, пока не подоспела депеша от самого Петра:
"Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно уже поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нем, и в том весьма ему позволится, когда в наши край приедет, хотя в Риге, или в своих городах, или в Курляндии у племянницы в доме (герцогини Анны Иоанновны), а чтоб в чужих краях жениться, то больше стыда принесет. Буде же сомневается, что ему не позволят, и в том может рассудить: когда я ему такую великую вину отпустил, а сего малого дела для чего мне ему не позволить? О чем наперед сего писал и в том его обнадежил, что и ныне паки подтверждаю. Также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чем накрепко моим словом обнадежьте его".
Ясно, что прощение получено полное. Ведь и отец был не без слабостей: любил когда-то дочь виноторговца Анну Монс, а теперь бывшую пленную немку-прачку царицей сделал. Отчего же и сыну не позволить любить ту, которая ему дороже всего на свете? Тем более что в наследниках мужского пола и без него уже недостатка нет: младший сын от Катеринушки, внук...
3 февраля 1718 года царевич предстал в Кремле перед отцом. Бросился ему в ноги, во всем повинился, со слезами просил помилования. Петр простил на условиях - отказаться от наследства и открыть своих сообщников в побеге. Царевич отрекся от престола в Успенском соборе перед Евангелием и подписал отречение. И выдал всех, кто ему помогал. За полтора месяца розыска свыше десяти приближенных царевича приняли мученическую смерть на колу или на колесе. А Алексей ждал свою возлюбленную, мечтал о тихой жизни с ней в деревне. В светлый праздник Пасхи на коленях умолял мачеху похлопотать ещё раз перед отцом за этот брак. Буря, казалось, миновала. И тут в Петербург приехала Ефросинья, которую решили допросить - просто так, для порядка. Никто и подумать нe мог, что её показания приведут к такой страшной развязке. По неведению или из желания спасти себя, эта женщина открыта такое, до чего никто не докопался и чего царь даже и не ожидал.
"Писал царевич письма по-русски к архиреям. и по-немецки в Вену, жалуясь на отца.
Говорил царевич, что в русских войсках бунт и что это его весьма радует.
Радовался всякий раз, когда слышал о смуте в России.
Узнав, что младший царевич болен, благодарил Бога за милость сию к нему, Алексею.
Говорил, что "старых" всех переведет и изберет "новых" по своей воле. Что когда будет государем, то жить станет в Москве, а Петербург оставит простым городом, кораблей держать не станет вовсе, а войско - только для обороны, ибо войны ни с кем не желает.
Мечтал, что, может, отец его умрет, тогда будет смута великая, ибо одни станут за Алексея, а другие - за Петрушу - "ши-щечку", а мачеха глупа зело, чтобы со смутой справиться..."
Перед Петром встал страшный выбор. На то, чтобы казнить родного сына, даже он не мог решиться сразу. Сердечный друг Катеринушка просила сохранить царевичу жизнь, постричь его в монахи. Царь резонно возразил:
- Клобук монашеский к голове не гвоздем прибит.
26 июня 1718 года царевича Алексея не стало. О дальнейшей судьбе Ефросиньи и её ребенка ничего не известно. Но если бы у неё хватило ума помолчать - вполне могла когда-нибудь оказаться на престоле российском, и не было бы кровавого царствования Анны Иоанновны, убийства внучатого племянника Петра - Петра Третьего прочих событий, стоивших жизни десяткам тысяч ни в чем не повинных людей.
Две женщины имели роковое значени в трагической судьбе царевича Алексея, две невестки герра Питера - законная и незаконная - лишили его старшего сына и фактически пресекли род Романовых.
Французы правильно говорят: "Ищите женщину".
ТАИНСТВЕННЫЙ СТАРЕЦ или три жизни боярина Федора Никитовича Романова
"...По черной, топкой дороге ехал возок. Тянули его две пары разнопегих лошадок в веревочной сбруе, с подвязанными хвостами. За возком ехали бояре, гости и выборные лучшие люди. В окошечко из возка на косматый, драный, угрюмый народ глядел худенький отрок с опухшими глазками. Боязно было принимать венец Михаилу Романову, тяжко, уныло..."
Алексей Толстой "Повесть смутного времени".
Действительно. Михаилу Федоровичу Романову радоваться было нечему. Мысль призвать его на царство пришла высшим государственнььм сановникам в тяжелое для России, воистину смутное время. За год до этого народное ополчение Минина и Пожарского освободило Москву от польской оккупации, но страна бьпа разорена, истощена, обескровлена.
По официальной версии, на царство был избран отнюдь не лучший, но самый удобный. Михаил Романов был слаб здоровьем. не слишком силен умом и чрезвычайно благочестив, хотя от роду имел тогда всего 16 лет. Даже его богобоязненных современников поражала глубокая набожность царя. Ежедневно он отстаивал по 5-6 часов церковной службы, в праздники к тому же присутствовал на пышных служениях в соборах.
Был Михаил Федорович образцовым семьянином. Женился он по любви на бедной девушке из захудалого рода Стрешневых - Евдокии и в счастливом браке прижил десятерых детей. В живых, правда, к великому горю родителей, остались только пятеро - сын Алексей и четыре дочери, но все-таки Бог благословил династию Романовых наследником престола.
Горячо любил и почитал царь своих родителей, которым, отлучаясь из Москвы на очередное богомолье, регулярно писал письма. Причем отнюдь не царские, а вполне человеческие. В основном Михаил Федорович сообщал о своих болезнях: болела вся правая сторона тела, отекали ноги, донимало сердце. Сверх того он страдал "кручиной" или. как бы сейчас сказали, частенько впадал в депрессию.
Вот такой человек взял в руки бразды правления Россией в лихую годину. Такой царь должен был примирить (а иногда и усмирить!) враждующих бояр, вернуть церкви прежний авторитет, а государственной власти - бььтую силу. И... после 32-летнего правления Михаил Федорович - первый царь из семейства Романовых - передал своему сыну Алексею державу в таком состоянии. как будто бы смутного времени и сопутствовавшей ему разрухи и в помине не было.