— Я настолько изменилась? – сказала Лея.
— Что?
— Я о голографии, которую они показывали.
— Я на это надеюсь, — сказал Хэн. Возможно, ему следовало уверить ее, что она, как всегда, прекрасна, но он решил, что практическое заверение в ее безопасности было сейчас более важным, чем лесть. – Лично я собираюсь отрастить бороду, просто на всякий случай. А ты?
Лея смерила его испепеляющим взглядом. – А я сегодня не брилась. Ты разве не заметил?
— Я имел в виду изменить прическу, или что–то вроде этого.
— Подстричься под Аурру Синг? Да, в этом вся я.
— Я рад, что ты сохранила чувство юмора.
— Знаешь, как говорят, — заявила Лея, взяв на кухне ножницы. – Если не можешь принять шутку, не стоит в ней участвовать.
Глава 4
«…Вандалы осквернили Кореллианское Святилище на Корусканте. Этой ночью куполообразное здание, являющееся усыпальницей умерших кореллианцев, снаружи было размалевано краской, а декоративные мраморные плиты были разбиты. В самом здании были выломаны алмазы, инкрустировавшие купол изнутри, сделанные из углерода, выделенного из праха кремированных кореллианцев. Полиция считает нападение ответом за вчерашний взрыв бомбы в отеле «Элита» на аэротрассе 4–4–6–7, результатом которого стали 634 погибших и сотни раненых. На данный момент никто не взял на себя ответственность за взрыв, который был, по подтвержденным данным, произведен с использованием промышленного детонита…»
Верхний Город, Тарис
— Меня зовут Мирта Гев, — сказала девушка.
Фетт смотрел на «сердце огня», лежавшее у него на затянутой в перчатку ладони, и, сам не зная, почему, хотел обхватить его голой ладонью. Впервые за очень долгие годы он чувствовал скорбь.
Разумеется, внешне охватившее его смятение никак не проявилось. Он убедился в этом, и оглядел ее: крепкое телосложение, тяжелые ботинки, практичная броня, никаких украшений, на плече – потертая бесформенная сумка, в общем, никакой уступки женской моде. Проходившие мимо жители старательно их обходили.
— Итак, ты – охотник за головами, или тебе просто нравится носить броню?
Мирта – если это было ее настоящее имя – дважды кивнула; просто легкие движения головы, как будто она оценивала, что ей стоит сказать, вместо того, чтобы выпалить быстрый ответ. Она как будто совсем его не боялась, а это было редкостью.
— Да, я охотник за головами, — сказала она. – Вещи приходилось возвращать чаще, чем сбежавших заключенных, но я до сих пор жива. Ты не собираешься меня спросить, кто убил Синтас Вел?
— Нет.
— Почему?
— Потому что мы расстались очень давно.
Мирта пожала плечами и протянула руку за ожерельем. – Знаю. Ты бросил свою жену, когда твоей дочери было около двух лет. Синтас отправилась за кем–то, когда Айлин еще не исполнилось шестнадцать, и не вернулась. И это не общедоступная информация.
— Ладно, это доказывает, что ты знаешь Айлин Вел.
— И я должна вернуть это ожерелье. Это все, что осталось у нее от матери.
Фетт, поколебавшись, отдал ей «сердце огня». Он очень хотел бы получить его, но не собирался лишать детей, вроде нее, их жалкого вознаграждения.
«Итак, это все, что осталось у Айлин от матери. Так же, как все, что осталось от папы у меня – это его броня. И корабль».
— Как она?
— Что?
«Зачем я это говорю?»
— Как моя дочь?
— Она… в порядке, я думаю. Злится. Но она выживает.
— Думаю, ты знаешь, что она пыталась убить меня.
— Да, она это упоминала.
— Она знает, что я жив?
— Да, конечно.
Айлин преследовала его по всей галактике – или думала, что его – и убила клона, которого приняла за него. Если она знала, что он жив, и не попыталась снова, возможно, она изменила свое мнение… нет, это было глупо. «Ты бросил Синтас и своего ребенка, и никогда не пытался вернуться. Разве так с тобой обращался папа? Нет, он всегда был рядом. Что за человек может бросить своего ребенка?»
Каждый день своей жизни Фетт думал об отце и скучал по нему, скучал так сильно, что обменял бы все, что угодно – иногда даже собственную жизнь – на то, чтобы побыть с ним несколько минут, на возможность коснуться его и сказать, что любит его. Сейчас это было невыносимо. Это ощущалось так же остро, как в тот день, когда он увидел его смерть на Геонозисе, а, возможно, даже сильнее, поскольку шок от того, что произошло, давно прошел и его заменил холодный анализ событий, а иногда – тупая, сверлящая ненависть.
— Ты думаешь, я захочу увидеть ее снова? Я бы даже не узнал ее. В последний раз, когда я ее видел, она была младенцем.
— Тогда почему ты все еще разговариваешь со мной?