— А-а, в честь демона горных вершин! Очень к ней подходит. Ну, хорошо, Воркен, иди сюда. Мы посмотрим, что с тобой стряслось.
Воркен тяжело перепрыгнула на подставленную руку, помогая себе здоровым крылом.
Женщина поднесла ее к окну и внимательно осмотрела повисшее крыло, не прикасаясь к нему руками.
— Ожог от бластера. К счастью, ее задело лишь краем луча. Сейчас мы все вылечим.
Она поднесла Воркен к стене, и та, словно повинуясь беззвучному приказу, уцепилась за выступы каменной кладки всеми четырьмя лапами. Тем временем леди Асгарь вытащила из своих мешков странного вида металлическую трубку, приблизила ее к ране и подержала так несколько секунд.
Что и как она делала с Воркен, Кинкар не видел. Все его мысли поглотило Единое, вновь начавшее жечь его плоть. Это было уже в четвертый раз, и Кинкар потерял контроль над собой. Он пошатнулся, прижимаясь спиной к стене, лицо его исказилось гримасой боли. Он не видел, с каким изумлением, почти ужасом, смотрел на него Лорпор. Юноша смутно почувствовал чью-то руку на своих плечах. Потом, уже почти теряя сознание, он ощутил, что спина его вдруг обрела твердую опору, позволившую удержаться на ногах. Вокруг хлопотала леди Асгарь. Ее удивление сменилось серьезной озабоченностью.
ДЛЯ ЧЕГО ТЫ РОЖДЕН?
Это помрачение сознания продолжалось всего лишь несколько секунд. Потом возмущение Единого ослабло, и Кинкару стало полегче. Очнувшись, он обнаружил, что на его плече по-прежнему покоится рука лорда Диллана. Для непривычного Кинкара все Властители Неба казались на одно лицо. Но сейчас на застывшей коричневой маске было запечатлено совсем иное выражение. Да и голос Диллана, когда он заговорил, звучал тепло, сочувственно.
— Что это было, Кинкар?
Но юноша последним усилием отказался от предложенной помощи и выпрямился. Рука его лежала на нагруднике лат, он пытался обуздать вышедшее из повиновения тело. Быть Хранителем Единого — это очень почетно и очень трудно, но свою избранность надо держать в секрете ото всех — и уж во всяком случае от чужеземцев, сошедших с неба. И он смотрел на окруживших его троих с некоторым подозрением — так чувствует себя любой рыцарь, оказавшийся в обществе незнакомых ему людей в самом начале междоусобного раздора, когда еще не До конца выяснено, кто друг, а кто враг.
Не дождавшись ответа, лорд Диллан обратился к даме.
— Что произошло? — он говорил по-гортиански, по-видимому, специально для того, чтобы Кинкар мог его понимать. Более всего на свете юноше хотелось выскочить из комнаты и бежать, бежать подальше от этих вопрошающих глаз.
— Я лечила морода с помощью атомара — у нее на крыле был лучевой ожог.
— Атомар… — проговорил лорд Диллан, пристально глядя на Кинкара, словно надеясь прочитать разгадку в глазах юноши.
— Он боится ваших машин… — раздался презрительный голос. В комнату вошел Вулт. Он остановился у двери и теперь бесцеремонно разглядывал Кинкара, будто зверя, принесенного охотником из леса. — Он точно так же дрожал, когда мы с ним проходили через ворота, — я сам видел. У них в имении наверняка верят в ночных демонов и прочие древние сказки.
У Кинкара уже вертелся на языке достойный ответ грубияну, но он заставил себя промолчать. Ну и прекрасно, решил он, пусть себе думают так, если им необходимо какое-то объяснение. Конечно, это несколько принижало его достоинство, но лучше уж оказаться приниженным в глазах этих людей (хотя и это было не особенно приятно), чем выдать им свою тайну.
Коричневая рука легла на рукоять его меча, удерживая его на месте — это леди Асгарь подошла к нему. Что-то в ее поведении, по-видимому, подействовало на Вулта и Лорпора, потому что оба они сразу же вышли, бросив взгляд на бесстрастные лица женщины и лорда Диллана. Уходя, Вулт отцепил отвернутый угол плаща, занавешивавшего дверь. Трое остались в комнате наедине.
Кинкар попытался было последовать за уходящими, но рука, лежавшая на мече, удержала его, а вырываться он не хотел. Но тут заговорила леди Асгарь, и он был рад, что остался.
— Хранить Единое Начало Троих — это тяжкое бремя…
Самообладание Кинкара изменило ему. Помимо воли, он отозвался:
— Для Хранителя это не бремя, это облегчение всех тягот, это сокращение всех дорог, это ясный свет и днем, и в ночи.
Рука женщины опустилась. «Так я и думала!» Ее пальцы быстро начертили в воздухе какую-то фигуру, и юноша уставился на нее в изумлении.
— Но ведь, — начал он, наполовину протестующе, наполовину недоверчиво, — ты ведь чистой Небесной крови. Как ты можешь нести в себе Скипетр Троих?