На острове, украденном из «Тысячи и одной ночи», который назывался Заин-аль-абидин, я пил из тульского самовара братьев Баташевых чай с молоком, солью и кардамоном.
Благоухающая свежесть сринагарских ночей. Переменчивые ветры доносят сладковатый дымок кизяка и щемящую тополиную горечь. После затянувшейся далеко за полночь мушаиры я гоню от себя сон, прихлебывая все тот же крепкий сиккимский чай, щедро заправленный солью и оранжевым буйволиным маслом. Обложившись справочниками, проспектами, картами, пытаюсь объять необъятное. Подсчитываю километры, часы, столбиками выписываю высоту и грузоподъемность мостов. Хочется побывать везде, увидеть как можно больше. Но где-то в области 3000 метров над уровнем моря обрываются автодороги. Раз-другой я, конечно, могу воспользоваться услугами конных проводников, но не больше. Ни средства не позволяют, ни время.
Начну с Гульмарга, потому что именно там мне было дано впервые принять причастие Гималаев, которые много больше, чем просто горы. Порой мне кажется, что стоит лишь чисто интуитивно понять тайну их удивительной притягательности, и сами собой вдруг разрешатся все загадки мироздания.
Я выехал из Сринагара перед рассветом, когда луна еще в полную силу сияла над кронами карагачей.
По обе стороны шоссе Сринагар — Гульмарг (51 километр) тесно, как солдаты в строю, стояли пирамидальные тополя. Их густые тени исполосовали влажный от росы асфальт.
Дорога скоро стала забирать все выше, и не успело выскочить солнце, как начался бесконечный серпантин. На поворотах то и дело открывалась туманная пропасть. Мелькали какие-то хижины, где в окнах еще теплился свет, и вдруг с кинематографической стремительностью развертывается панорама рисовых террас на пологих склонах, грохочущих потоков, вырывающихся из тесных ущелий на широкие галечные равнины.
В солнечном озарении долина засверкала мириадами влажных ослепительных бликов. Камни, окрасившись в нежные аметистовые тона, словно обрели матовую прозрачность. А секунду раньше, когда первая капля солнечного расплава прорвала доменную летку ущелья, все вокруг лучилось невероятной зеленой радугой.
Восход, как взрыв. «Словно гром из-за морей» — определил Киплинг зарю над Бирмой. Пусть о рассвете над Гималаями скажет Риши Виаса, легендарный автор «Бхагават Гиты» — Священной песни:
Силой безмерной и грозной…
Небо над миром пылало б,
Если б тысяча солнц Разом над ним заблистала.
Не знаю, как насчет тысячи, но два солнца я видел: одно рядом с другим. Потом они слились воедино и небо наполнилось солнечными фантомами. Словно вырезанные по точному размеру слепящего диска из зеленого целлофана, они пятнали облака, горы, кукурузные поля, рисовые чеки. Пятна чуть подрагивали в воздухе в такт морганию, но не исчезали. И все выглядело зеленым сквозь них. Я жмурился, отворачивался, чтобы украдкой глянуть из-за плеча, даже закрывался ладонью, но ничего не менялось. Зеленые кружки — их не убавлялось, не прибавлялось — лишь подымались над долиной вместе с Сурьей — лучезарным богом вед.
Исчезли они так же неожиданно, как и появились, когда разгорелся день.
Прошло два года, и я вновь стал свидетелем подобного явления. Случилось это на хмуром ледниковом озере в Карелии перед самым закатом. Поэтому и тона были другие, сдвинутые в сторону длинных волн: багровый солнечный шар и лилово-малиновые пятна. И в тот и в этот раз я не был одинок, и подверг своих спутников дотошному допросу. Все мы видели одно и то же. Даже число фантомов оказалось одинаковым. Так что о галлюцинации не может быть и речи.
Виток за витком дорога наматывалась на гору. Вокруг шумели яркие праздничные дубравы. На освещенных камнях грелись большие красно-рыжие обезьяны. Они зевали, почесывались и не обращали ни малейшего внимания на фотоаппарат.
— В этом лесу жили отшельники, — сказал шофер Осман. — И теперь тоже живут, говорят, что где-то неподалеку старик в пещере поселился.
— За Дивьим камнем неведомый старец объявился, — пошутил я.
— А что ты думаешь?
— Очень может быть, Осман, — сказал я. — Отчего бы и нет?
— Так ведь холодно. Замерзнет зимой у себя в пещере.
— Можно ниже спуститься, — предположил я. — Обычная сезонная миграция. Целые гималайские племена так кочуют.
— Кто его знает, — усомнился Осман. — Я слышал, что старик круглый год тут живет.
— Нечему особенно удивляться. У нас в старину подобные старцы живали и на Онеге, и на Соловках, даже в самой Сибири. И то ничего. А тут климат мягкий.
— Завидую я тебе, — вздохнул Осман. — Сколько мест интересных знаешь. Мне бы в Москве побывать!