— Давайте Галку проэкзаменуем, — предлагает Димка. — Ну-ка, скажи с презрением: хорошая собака.
ГАЛЯ (с презрением показывая на него). Хорошая собака.
Юрка предлагает ей выразить восхищение.
ГАЛЯ (с восхищением показывая на Юрку). Хорошая собака!
— Ну, а теперь… — говорит Алик.
ГАЛЯ (с насмешкой показывая на Алика). Хорошая собака!
ДИМКА (показывая на Галю). Ребята, с возмущением!
ВСЕ (с возмущением). Хорошая собака!
ГАЛЯ. Хорошие вы собаки, без меня решили уехать!
Мы с Димкой идем по нашей ночной улице. Перешагиваем через лужи возле газировочных автоматов, подбрасывая носками ботинок стаканчики из-под мороженого. Мы с Димкой одного роста, и в плечах он меня скоро догонит.
— План в общих чертах такой, — говорит Димка. — Сначала мы едем на Рижское взморье. Отдохнем там немного — должны же мы, черт возьми, хоть немного отдохнуть! — а потом двинемся пешком по побережью в Ленинград. По дороге наймемся поработать в какой-нибудь рыболовецкий колхоз. Мне один малый говорил, что там можно заработать кучу денег. А потом дальше. Посмотрим Таллин и к августу будем в Ленинграде. Там отдадим Галку в театральный институт, а сами…
— А сами?
— А сами составим новый план.
— Отличный у вас план, — говорю я, — точный, детальный, все в нем предусмотрено. Кончаются деньги, появляется рыболовецкий колхоз. Вы забрасываете невод и вытаскиваете золотую рыбку. Чего тебе надобно, Димче? Прекрасный план!
— А, черт с ними, со всеми этими планами!
Я останавливаюсь и беру брата за лацканы пиджака:
— Слушай, Димка, когда ты был маленьким, я заступался за тебя и никому не давал тебя лупить.
— Ну и что?
— А то, что сейчас мне хочется дать тебе хорошую плюху.
— Попробуй только.
— Фу ты, дурак! — Я машу рукой. — О матери ты не подумал? Что с ней будет, когда ты исчезнешь?
— Поэтому я тебе все и рассказываю. Успокой ее, но, — теперь он берет меня за лацкан, — если ты настоящий мужчина и если ты мне друг, ты не расскажешь ей, где мы.
— Она все равно поднимет на ноги все МВД.
Димка словно глотает что-то и лезет в карман за сигаретами.
— Витя, пойми, я уже все решил, ребят поднял. Нельзя мужчине отступать.
— Мужчина! Убегать из дому принято в двенадцать-тринад-цать лет, да и то в детских книжках. А в семнадцать лет — это, старик, нелепо. Прояви свою волю в другом. Попробуй все-таки поступить в институт.
— Да не хочу я этого! — отчаянно кричит Димка. — К черту! Думаешь, я мечтаю пойти по твоим стопам, думаешь, твоя жизнь для меня идеал? Ведь твоя жизнь, Виктор, придумана папой и мамой, еще когда ты лежал в колыбели. Отличник в школе, отличник в институте, аспирант, младший научный сотрудник, кандидат, старший научный сотрудник, доктор, академик… дальше кто там? Всеми уважаемый покойник? Ведь ты ни разу в жизни не принял по-настоящему серьезного решения, ни разу не пошел на риск. К черту! Мы еще не успеем родиться, а за нас уже все продумано, уже наше будущее решено. Дудки! Лучше быть бродягой и терпеть неудачи, чем всю жизнь быть мальчиком, выполняющим чужие решения.
Вот оно что! Тут, оказывается, целая жизненная философия. Вот, значит, как? Ты презираешь меня, Димка? Ты не хочешь жить так, как я? Ты считаешь меня…
Честно говоря, меня совершенно потряс Димкин монолог, и я молчу. Я не чувствую уже превосходства старшего брата. Со страхом я ловлю себя на том, что завидую ему, ему, юноше с безумными идеями в голове. Но что он знает обо мне, мой младший брат?
Мы медленно бредем к нашему дому, заходим под арку и при свете фонаря читаем рукописную афишу:
30 июня 1960 г. во дворе дома № 12 ВЕЧЕР МОЛОДЕЖИ.
Программа:
1. Встреча с т. Лямзиным Т. Т.
2. Коллективная беседа «Поговорим о личном».
3. Демонстрация к/ф «Микробная флора полости рта».
4. Танцы под баян.
Димка вынимает карандаш и пишет внизу плаката:
«Танцы откроет тетя Эльва, старая сопящая кобыла».
Ну, тут я не выдержал и дал ему слегка по шее.
Ребята сидят в моей комнате. Когда я вхожу, они даже не меняют поз. В общем-то, как это ни смешно, я дорожу тем, что они меня не боятся.
— Личности, титаны, индивиды, — говорю я им. Смеются. — Пиво, что ли, пили?
Заглядываю под кровать — бутылок не видно. Сажусь на подоконник и закуриваю. За моей спиной двор «Барселоны», и дальше все окно закрыто стенами соседних домов. Неба не видно. Но если сесть спиной на подоконник, можно увидеть небольшой четырехугольник со звездным рисунком. Мне хочется предаться любимому занятию: лечь спиной на подоконник, положить руки под голову, ни о чем не думать и созерцать этот продолговатый четырехугольник, похожий своими пропорциями на железнодорожный билет. Билет, пробитый звездным компостером. Кажется, это есть в каких-то стихах. Никто не знает про этот мой билет. Я никому не говорю про него. Даже не знаю, когда я его заметил, но вот уже много лет, когда мне бывает совсем невмоготу, я ложусь на подоконник и смотрю на свой звездный билет.