Словно услышав, Васюков вскочил, стремительно побежал к лесу и скрылся в нем. И десятка два оставшихся от роты бойцов тоже успели добежать до опушки. И задымили над подлеском разрывы гранат, и все стихло там, породив в душе еще одну тревогу за людей, за судьбу наступления.
— Старшего лейтенанта Васюкова представить к награде, — сказал он, не отрываясь от стереотрубы. — И... всех, кто с ним.
Вечер не принес тишины: вопреки обыкновению, фашисты продолжали контратаковать. Но в рукопашных схватках они были слабы, откатывались, устилая трупами поля, освещенные ракетами.
Связные докладывали результаты дня боев, сообщали о потерях в ротах, о героизме. Лейтенант Юрков в упор расстрелял минометный расчет противника и, развернув сошники, открыл огонь по фашистам, скапливавшимся для контратаки. Когда его окружили, он взорвал гранатой оставшиеся мины, погиб сам и уничтожил много гитлеровцев.
Пулеметчик Елисеев отбил четыре контратаки.
— Сколько он их намолотил! — восхищенно говорил связной. — Тысячи!
— Ну уж тысячи, — произнес Пересветов.
— Не сосчитать!..
Второй батальон сумел вырваться вперед. Но дальнейшее продвижение было остановлено упорными контратаками неприятеля. Их отбивали одну за другой. Когда совсем стемнело, связной принес еще одну печальную весть: тяжело ранен комбат первого старший лейтенант Байбаков.
Редели подразделения. Иная рота по численности не превышала взвод. И хотя не остыл еще наступательный порыв, Кузнецов приказал этой ночью зарыться в землю, чтобы быть готовым отразить завтрашний натиск врага. Было очевидно: гитлеровское командование уже подбросило подкрепления и ставило перед собой задачу не только остановить наше наступление, но, может быть, и окружить советские атакующие части, и прорваться, чтобы снова идти вперед.
Требовалось немедленно что-то предпринять, пусть небольшое, но такое, что могло бы смутить врага, внести неуверенность в его стремление. Но что предпримешь, когда в наличии только обескровленные подразделения и нет ни одного человека, который бы не падал с ног от усталости. Кузнецов торопливо перебирал в памяти академические аксиомы, но вспоминались только примеры «правильной» организации боя. А тут надо было поступить «неправильно», лишить врага уверенности в победе, не имея для этого никаких сил.
Бой в темной дали то затихал, то вспыхивал вновь по всему фронту. Проносились над полями трассы пулеметных очередей, светлячками вздрагивали автоматные вспышки, взрывы гранат выхватывали из тьмы сизые дымы над черными копнами кустов.
В минуту тишины Кузнецов услышал рядом знакомый шаркающий звук. Оглянулся и увидел комиссара за странным занятием: тот чистил сапоги бархоткой.
— Ты бы отдохнул, пока можно, — сказал он недоуменно.
— Лучший отдых — перемена деятельности, — откликнулся Пересветов учительским тоном.
— Как ты говоришь?
— Перемена дела. Усталость — от монотонности. Чтобы отдохнуть, надо заняться чем-либо другим, желанным в этот миг, интересным.
— Да, да...
Кузнецову вспомнилось вдруг одно давнее учение, когда после пятидесятикилометрового ночного марша их встретил оркестр. Как подтянулись тогда красноармейцы, входя в лагерь, как они уже через несколько часов, умывшись и переобувшись, осаждали командира роты просьбами об увольнении в город.
— Вызвать старшего лейтенанта Вовкодава и отделение старшего сержанта Малышева, — приказал он. И добавил, обращаясь к комиссару: — Займись, Сергеич, собери всех штабных, кого можно...
Вскоре в соседнем овражке стоял растянутый строй численностью не более полутора взводов — серые от гари и пыли, усталые люди.
— Ночь коротка, — сказал им Кузнецов, — Могу дать на отдых два часа. Потом получите боевую задачу.
План был не нов: просочиться в расположение противника и еще до рассвета атаковать его. И одновременно завязать бой по всему фронту, имитируя активность, готовность к наступлению. Кузнецов верил, что уставшие от обороны бойцы найдут в себе силы для смелой вылазки. И понял, что не ошибся в расчете, когда через два часа, поставив задачу, увидел оживление на лицах бойцов.
— От того, как мы сумеем напугать немцев этой ночью, зависит успех завтрашних боев, — сказал он своим обычным, строгим и чуть сухим голосом. — Командиром штурмовой группы назначаю...
Кузнецов помедлил, оглядывая строй и вспоминая только что случившийся спор в штабе. Тогда он сказал, что сам поведет группу, но комиссар решительно воспротивился, а старший лейтенант — его школьный товарищ — с неположенной горячностью и бесцеремонностью заявил, что сделает это лучше, поскольку имеет опыт «работы» во вражеских тылах.