Залюбовался работой Гуго Ялавы: труд всегда подвластен воле и мужеству, а потому почти неизменно спутником их становится успех. Гуго, размеренно сдержанный, как большинство финнов, и, как большинство финнов, неукротимый в работе, отдавался ей, вел поезд надежно сохраняя жизни вверившихся ему людей — и тех, кто в вагонах, и тех, кто рядом в его машине. Типичный представитель тех, чья суть: сам тихий, а руки громкие. Руки Гуго будто продолжались громовыми колесами. Он ощущал работавшие поршни, шатуны, как ощущают собственные руки, с их усердием и болью, изнеможением и упоением. Сливался с огнедышащей машиной, был ее необходимостью, продолжением и началом. Накрепко вправленный в проем окна, полнился и гордился ее силой. Глаза шалые, со значением и вызовом: «Черт мне не брат!» Скуласт, широконос и широкорот. Лицо из тех, о каких принято говорить: топорная работа природы. Громадная голова, кажется, приплюснута кожаной кепкой. Некрасив? О нет, прекрасен — прекрасен в эти моменты озарения свершением, исполнением долга: вперед, только вперед.
Победа труда неизбежна. Кто скажет иное, солжет. Отвратить грозящую катастрофу! Во что бы то ни стало! Чего бы ни стоило! Можно ли идти вперед, боясь идти к социализму? Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически… Нужен мир, а не война. Война вообще противна стремлениям нашей партии. Да здравствует труд и разум! Да будет хлеб и мир!
Отойдите от окна, Константин Петрович! — Эйно потянул за рукав, больно сдавив запястье каменной ладонью.
Послушно отошел, сел на чурбак, огляделся. В Дании нет полезных ископаемых, но страна процветает — и датчане говорят: «Наше главное природное богатство — люди». А у нас, у нашей партии?.. Марков-второй называет нас кочегарами революции…
Со значением сощурился, негромко, но внятно на фоне колесного стука и шуршания пара обратился к Эйно:
— Как думаете, раскочегарим, а?
— Вам виднее…
— Ну, а вы-то, вы как полагаете?
— Зачем же я с вами? — Эйно усмехнулся впери за сегодня…
— Убедительно, хотя и не исчерпывающе. Революция должна произойти в течение ближайших недель, и если мы к этому не подготовимся, то потерпим поражение, не сравнимое с июльскими днями, потому что буржуазия изо всех сил старается удушить революцию, и она сделает это с такой жестокостью, какой еще не знает мировая история.
Станция Удельная. Это уже Питер. Отсюда рукой и подать до квартиры Маргариты Васильевны Фофановой. Незачем ехать до Финляндского вокзала да и безопаснее сойти здесь.
Затуманив округу паром, Гуго спрыгивает вслед за Эйно и Константином Петровичем на пути, обстукивает молоточком бандажи колес, ощупывает втулки, подлива смазку, хотя это отнюдь не следует делать на промежуточной остановке. Достает часы на серебряной цепочке щелкает крышкой. Две минуты опоздания… Три… Семафор открыт. Но Гуго — Гуго, почитающий график паче снятого писания, не спешит. Не поднимается в будку до тех пор, пока двое сошедших с машины не скрывают в мозглой сырости сумерек…
Десятое октября тысяча девятьсот семнадцатого года. Вечер. Старый петербургский дом на набережной Карповки. Просторная — в пять комнат — квартира. Хозяин квартиры Галина Константиновна Суханова, работающая, в секретариате ЦК, расставляет на обеденном столе стаканы со стеклянными блюдцами, досадует: самовар не успела поставить, встречает «гостей». Можно вообразить сколько хлопот ей доставило предстоящее заседание ЦК. Верно, целый день носилась — провизию закупала, стряпала. Окно в столовой одеялом занавесила: первый этаж.
Душновато, но уж лучше в такой духоте, чем на приволье Разлива.
Басовито, мягко, уютно пробили часы.
Вроде бы все расселись? Яков Михайлович — во главе стола, на председательском месте, Дзержинский, Зиновьев, Сталин, Бубнов, Каменев, Ломов, Сокольников, Троцкий, Урицкий. Кандидат в члены ЦК Яковлева взялась вести протокол. А где же Коллонтай? Женщина верна себе, даже если она — член ЦК. Опаздывать на такое заседание! Не случилось ли что?.. Слава богу, вот и она.
Когда хозяйка вводит ее в столовую, Александра Михайловна жмурится от света громадной люстры — этакого стеклянного зонта на цепях. Оглядывает сидящих у стола — на обитых стульях, на диване с чехлом, на качалке. Сталин подвигается, уступая место. А это кто же такой справа от нее, напротив Свердлова? Одет под рабочего, чисто выбрит, в парике…