Через год после смерти мамы отец женится на тетеньке Деспине. Серго то и дело бегает к отцу и мачехе поиграть с Папулией. Деспине относится к Серго, как к своему, встречает улыбкой, лаской. И он отвечает любовью — на любовь. Даже после смерти отца сердце круглого сироты не ожесточается. Средь гордых гор, мятежно буйных рек, неприступных лесов он растет жизнелюбивым и общительным. С утра до вечера из двора Дато Орджоникидзе доносится детский смех. Игры часто оборачиваются слезами. И Серго бросается к пострадавшему, утирает расшибленный нос, утешает, как может. Если же сам надает, старается поскорее подняться, и никто не видит его плачущим. Верно, потому, что рядом всегда Майя — зеленоглазая, огненнокудрая, милая. Даже имя её рождает очарование. Мзе — по-грузински солнце. И Серго воображает, будто с ним играет сама Мзетунахави, появившаяся из цветка розы.
О златовласой Мзетунахави рассказывает и поет Катия. В сказках Мзетунахави оказывается узницей непреступных крепостей или превращенной в лань. Чтобы вызволить её, герой благодаря ее же мудрости и доброте совершает подвиги: пролезает в игольное ушко, выбирается сухим из воды, мокрым из огня — и девушка выходит вн пего замуж… Озорник и непоседа, Серго утихает, когда появляется Майя. Томясь и смущаясь, подходит к ней, приглашает разделить радость по поводу найденной раковины или пойманной бабочки.
— Жених да невеста!
— Рыжая, богом меченая!
— Не богом, а чертом!
Любовь Мзии, и любовь к Мзие обогащают его неизменным ощущением добра, красоты, силы, пробуждают чувство собственного достоинства, подвигают на молодечество. Увлекшись верховой ездой, Серго падает с лошади и ушибает ногу так, что лежит без чувств. Его подбирает сосед, смывает кровь со лба, провожает домой. Нога болит, Серго кусает губы — лишь бы не заплакать, делает возможное и невозможное, чтобы не хромать. А ведь как хочется и хромать и плакать!
Униженье беззащитных недостойно храбреца, — любит повторять дядя.
И в характере мальчика это преломляется тем, что пальцем не трогает тех, кто слабее, бросается на выручку малышам…
Однажды во дворе другого дяди, Авксентия, Серго заглядывается на оседланного Мерани. Сует ладошку за подпругу проверяя надежность седлания. Мерани косится на дерзкого пришельца огненным глазом — презрительно и вместе с тем поощряя. Скалится в недоверчивой улыбке, прижимает ухо. Серго вскидывает себя на скрипнувшее седло. Мотнув длинной шеей, Мерани пробует сбросить самозванца, но не тут-то было. Отбирает поводья сколько может, песет, покачивая седока на упругой, гибкой спине. Волнуясь и волнуя, старается перехитрить непривычно легкого всадника — то с одной, то с другой стороны вырывает поводья. Напрасно Серго увещевает его и гладит но благородно лоснящейся холке. Свежий, сухой Мерани уносит мальчика от Гореши, уносит с удовольствием, сам себе восхищаясь и наслаждаясь несдержимостью бега — только слегка опираясь на длинные бабки. Вскидывает ногу, замахиваясь на галоп, но удила врезаются в губы. Обозлясь, Мерани удивляется, по-новому, уважительно и послушно, ощущает всадника с такой твердой рукой.
Что за счастье скакать на горячем коне по каменистым тропам навстречу горному ветру! Жадно вдыхает Серго воздух, настоенный на медовых травах, вперяет взгляд в синюю беспредельность, выхватывая из нее призрачные очертания деревьев, лугов, потоков, что рушатся с утеса на утес. Печаль по чему-то несбыточному, еще недавно томившая его, рассеивается. Смятение отступает. Радостная, ласковая истома движения. Изнеможение тела, слившегося с телом лошади. Освобождение от сомнений и тревог. Железо узнается в ковке, добрый конь — в беге. Стороннему может казаться, что одинокий всадник скачет без нужды и цели. Но он-то, всадник, и Мерани под ним — они летят за счастьем и обретают его.
Как трудно приобретал молодцевато-небрежную горскую посадку! Ничем не польстишь ему больше, чем похвалой искусности в верховой езде. А лошадь под ним!.. Имя одно чего стоит! В сказках Мерани — крылатый скакун, быстрый, как молния.