— Безусловно, гражданская война, и тем более гражданская война — такое же продолжение политики, как любая война, — Ленин грустно, доверительно пожаловался: — Да-с, доложу я вам! Деникин осатанел, спит и видит себя въезжающим в белокаменную на белом коне. Двадцать четвертого июня, когда вы плыли по Каспию, занял Белгород, двадцать пятого — Харьков, двадцать девятого — Екатеринослав, Новохоперск…
— Отдохнуть бы вам хоть немного, Владимир Ильич!
— Совсем не могу спать. Хожу, хожу вот так… Оставлен Царицын — дверь в хлебные амбары Юга…
— Вы сжигаете себя, Владимир Ильич!
— А разве дело не стоит этого?.. Да, дорогой товарищ Серго, либо — либо, середины нет, положение страны дошло до крайности… И все-таки! И однако!.. Рождение человека связано с таким актом, который превращает женщину в измученный, истерзанный, обезумевший от боли, окровавленный, полумертвый кусок мяса. Но согласится ли бы кто-нибудь признать человеком такого «индивида», который видел бы только это в любви, в ее последствиях, в превращении женщины в мать? Кто на этом основании зарекался бы от любви и от деторождения? Наступил один из самых критических, но всей вероятности, даже самый критический момент революции…
— Что же делать?
— Учиться и научиться побеждать. Сам учусь и вам советую. Для начала садитесь за доклад Совнаркому. Ну, скажем, так: «Итоги…» Нет, проще: «Год гражданской войны на Северном Кавказе». Готовим письмо ЦК к партии «Все на борьбу с Деникиным!». Ваш опыт будет кстати для всех, и для вас в особенности. За битого двух небитых дают. Действуйте…
Старательно усваивает Серго ленинскую науку побеждать. Не случайно на одном из его писем Ильич замечает:
— По отзывам и Уншлихта и Сталина, Серго надежнейший военный работник. Что он вернейший и дельнейший революционер, я знаю его сам больше 10 лет.
Наступает тысяча девятьсот двадцатый год. Постановлением ЦК Российской Коммунистической партии (большевиков) Орджоникидзе назначается председателем Бюро по восстановлению Советской власти на Северном Кавказе. Приказом по фронту — председателем Северокавказского революционного комитета. Решением Политбюро вводится во вновь созданное Кавказское бюро ЦК РКП (б).
Протокольные записи… И то нелегко перебрать, перечислить должности, которые он занимает. А ведь надо не просто занимать… Впрочем, никогда он не был кабинетным сидельцем — это претило его натуре. Стремился, по Ленину, быть в гуще, уметь подойти, знать настроения, знать все.
— В революции не шутят, а жизнь ставят на карту. Или драться в бою за свое право, или идти на сторону врагов! — Так обращался он к другим, потому что так же обращался и к себе. На собственном опыте убедился в бесспорности ленинского утверждения о том, что любая революция чего-нибудь стоит, лишь когда умеет защищаться. Защищал свою революцию — и собственной жизнью, и жизнями других, вверенных, вверившихся ему, и углем, и нефтью, и чугуном, и хлебом, хлебом, хлебом.
Как никогда, жизнь его стала непрерывной ответственностью за судьбы других, неизбывной заботой о миллионах других. Но это нисколько не тяготило его. Напротив, радовало, возбуждало силы, желания. Поднимали достоинство и уважение к себе. Укрепляло веру в себя и убежденность в собственной правоте — в правильности избранного пути. Заставляло любую, самую обычную, будничную работу делать от души, от всего сердца, как бы дивясь себе, своей неиссякаемости, неуемности, действовать и действовать в искренном, в истинном, не напоказ — на благо, упоении битвой жизни. Три года гражданской войны — день в день на фронтах, от схватки с Красновым — Керенским до разгрома Врангеля в дни третьей годовщины революции. Не грех бы и отдохнуть. И так хочется отдохнуть! — хотя бы дух перевести. Но… уже подоспело новое задание Ильича — на всю оставшуюся жизнь. И всей жизни не хватит… Вот, в шинели и буденовке, шагает Григорий Константинович Орджоникидзе по Москве. Колючий ветер порошит гривы коней, вздыбленных над порталом, наметет сугробы поперек площади. Непрерывным потоком спешат к Большому театру делегаты Восьмого Всероссийского съезда Советов. К десяти часам утра и вестибюль, и коридоры, и лестницы уже переполнены, однако заседание не открывают. В киосках делегаты получают газеты, печатные отчеты о работе народных комиссаров. Пробиваясь через фойе, Серго задерживает внимание на группе людей в шинелях, бушлатах, кожанках, сгрудившихся у дверей. Раскрыв тяжелый том, рыжий бородач ходит заскорузлым, побуревшим от солдатской махры пальцем по строкам: «Э-лек-три-фи-ка-ция Рос-си-и…»
Чтеца подталкивают, торопят. Да и как же тут утерпеть, когда вчера, докладывая о работе Совнаркома, Ленин ходил по сцене с этой книгой, называл ее второй программой партии, говорил: