Уважаемый батоно Виссарион вдумчив и опытен, но главное — любит детей, умеет незаметно для них заставить работать. Мамао Чумбуридзе — весельчак, жизнелюб, острослов. Больше всех богов на свете почитает, кажется, Бахуса. Не столько понуждает вытверживать молитвы, сколько рассказывает библейские притчи, весьма вольно трактуя их, от чего они смахивают на имеретинские анекдоты. С первых дней он не скрывает симпатию к Серго, одобряет за то, что смекалист, улыбчив, не ленив.
Прощает озорство и непочтение к вере, называет не иначе как Сержан:
— Кто доживет — увидит, что этот маленький Сержан станет большой личностью.
Способности Сержана отмечает сам губернский надзиратель церковноприходских школ: предлагает, чтобы одаренный мальчик продолжил образование в Кутаисе. Но родные выбирают школу, где учительствует любимец и гордость обширного рода Симон Георгиевич Орджоникидзе. Верноподданные коллеги, сторонясь и побаиваясь Симона, так отзываются о нем: «Народоволец» — и пишут на него доносы: шутка ли? — учит детей грузинскому языку, несмотря на запрет их императорского величества. Друзья говорят: «Прогрессивный интеллигент, волчий билет ему обеспечен».
Суть всего этого пока не очень ясна Серго, но он уважает Симона, заинтересован им. Родной край тот называет не иначе как Сакартвело, Тифлис — Тбилиси, Кутаис — Кутаиси. Как ведется в Грузин, только трех человек величает без отчества: Шота — Руставели, Илья — Чавчавадзе, Акаки — Церетели. И мальчику кажется, будто все они близкие друзья учителя. Симон Георгиевич умело направляет его чтение: первое место классике — Гурамишвили, Пшавеле, Казбеги, Пушкину, Грибоедову, Шевченко. И, конечно, больше всех волнует Руставели. Стихи созвучны душевному ладу Серго, истинно это — кодекс добра, чести, справедливости, истинно в них поют доброта, мудрость, любовь:
Кто себе друзей не ищет, самому себе он враг.
Что припрячешь — то погубишь, что раздашь — вернется снова.
Лучше смерть, но смерть со славой, чем постыдный в жизни путь.
Однажды Серго спрашивает:
— Почему вас называют националистом, дорогой учитель?
— Националистом? Пошлость какая! И гадость. Послушай, бичо, за меня тебе ответит властитель наших дум, дорогой Акаки: «Из слов Шевченко я впервые понял, как нужно любить свою родину и свой народ…» Ты слышишь, бичо? Из слов Шевченко он понял: «Прежде всего я грузин, так как я рожден грузином, но это не означает того, чтобы я стремился построить свое счастье на несчастье другого народа. Моей мечтой является всеобщее счастье всех народов». Ты слышишь, бичо? Всех.
В эти годы Серго встречает Самуила Буачидзе. Отец его, крестьянин, сидел в тюрьме за то, что заготавливал дрова для своей большой семьи в казенном лесу. Самуил много читает, интересно думает. Как Сорго, увлекается историей. Любимым его герой — Георгии Саакадзе, поднявший восстание против шахского ига. От Самуила Серго узнает имена Чернышевского, Добролюбова, Салтыкова-Щедрина, слова «революционер», «демократ». Самуил сочувствует тем, кто устает на работе так, что мясо от костей отходит, а живет хуже собаки.
В класс жалует попечитель Кавказского учебного округа граф Ренненкампф. Он осчастливливает воспитанников такой тирадой:
— Дети дворян! Я приветствую вас. Мужицкие дети, сколько их ни учи, останутся тупицами…
И тогда мужицкий сын Самуил Буачидзе, дрожащий, бледный:
— Ложь! — кричит, вскочив, срываясь, как первое кукареку.
Граф изумляется и повелевает немедля исключить бунтаря,
Нет, лучше умереть, чем стерпеть! Серго взбирается на парту:
— Пусть исключают всех или никого!
Ничего подобного еще не видывали эти старые стены. Свист. Призывные выкрики. Стук — барабанная дробь. Взбунтовавшиеся мальчишки запирают входную дверь, заваливают партами лестницу на второй этаж, крушат столы, стулья. Это уже не то озорство, что тешило, когда Серго, оседлав козу, на виду у товарищей подъезжал к батюшке и спрашивал, кого больше на свете — дьяволов или ангелов, и тот добродушно ответствовал: «Если тебя, сын мой, причислить к дьяволам, их станет больше». Тогда не было злости на батюшку, на дядю, пожалевшего рубашку дли нищего, еще на кого-то, на что-то… Серго срывает со степы портрет молодого царя, топчет, вызывая замешательство среди товарищей. Поощренный этим, подбегает к окну, кричит растерянно толпящимся внизу учителям: