— Все это прекрасно, дорогой, но ведь новое всегда опрокидывает традиции, разрушает основы.
— «Новое»?! Это универсализм-то — новое?! Сбреем бороду…
— Ну-ка, ну-ка, посмотрим, как это у тебя получится,
— Русские генштабисты в свое время увлеклись универсализмом — по мордам получила вся армия, вся страна. Американцы рекламируют универсализм, а строят специальные пушки. И вообще, если хотите знать, мы бедны от богатства нашего, от небрежения своим отечественным, своим великим прошлым и великими талантами, бедны от рабского, слепого поклонения заграничному, подчас взятому у нас и вернувшемуся под чужим именем… Цезарь Антонович Кюи, наш генерал, известный больше как композитор, один из «Могучей кучки», был выдающимся фортификатором. В конце прошлого века он вел нашумевшую в военной среде дискуссию с германским генералом фон Зауэром. Зауэр утверждал, что не нужны больше форты со специальной артиллерией, Кюи — что нужны. И война доказала: прав был он. Нет, я не квасной патриот. Много там у них настоящего, хорошего, что стоит перенимать — и чем скорей, тем лучше. Но нельзя игнорировать опыт. Нельзя быть Иванами, не помнящими родства. Может, Грабин — сегодняшний Чохов? А мы проходим мимо и не оглядываемся.
Серго пораженно молчал: Павлуновский сказал — слово в слово — то самое, что говорил Киров о конструкторе танков Кошкине. Задумался, вглядываясь в напряженное, исполненное достоинства лицо Ивана Петровича: «И ты — наш Чохов. Наверно, он был таким же, как ты, русокудрым молодцом?.. А может, таким, как оружейники Токарев, Дегтярев, Ванников, как самолетчики Туполев, Микулин, Поликарпов? Или как Емельянов, Тевосян, Завенягин?..»
Павлуновский продолжал с еще большим жаром:
— Да воевать против классической артиллерии все равно что сбрасывать Пушкина с парохода современности! Посмотрите, что у нас в архитектуре творится на почве наимоднейших новаций! Без крыш уже строят — скоро без фундаментов начнут,
— Хорошо. Будем ждать смотра, но отнюдь не сложа руки.
Четырнадцатое июня тысяча девятьсот тридцать пятого года. Подмосковье. Прохладно и пасмурно. За колючей проволокой поляна. От нее меж стенами леса тянется в мглистую даль широкая просека. На поляне вдоль дороги, посыпанной песком, выстроились пушки всех калибров. Возле них боевые расчеты.
— Смир-рно!
Первым от проходной шагает Ворошилов в кожаном пальто. Чуть позади Сталин, Молотов, издали заметный по шляпе на голове, Серго в обычном полувоенном одеянии — шинель со следами четырех ромбов на выцветший петлицах, неизменная фуражка со звездой. Председатели Госплана Межлаук, Тухачевский, Буденный, Павлунонвский в окружении «сопровождающих лиц» — военных и штатских.
Командующим смотром отдает рапорт. Руководители страны идут дальше — на правый фланг, туда, где стоит универсальная пушка «Красного путиловца», а рядом её конструктор Маханов. Здороваются. Маханов уверенно, может быть, даже самоуверенно докладывает.
Серго оглядывается. Где же Грабин? Ага. Вон, в отдалении, возле желтой пушки. Иван Петрович предупредил, что в последний момент грабинское детище окрасили не в обычный, защитный цвет, а в желтый — не хватило уставной краски. Что он испытывает сейчас, Грабин? Да то же самое, что ты: будто собственная твоя судьба решается. А что? Так и есть — собственная.
Когда осмотр универсальной пушки закончили, направились к «желтенькой». Вот и Грабин. Румяный губастый крепыш — красный казак истинно кубанского лада и склада. Кстати вспоминается чье-то замечание: чтобы заниматься искусством, необходимо железное здоровье. Ну а творчеством конструктора, да еще военного?.. Хорошо, что такое здоровье у тебя есть, дорогой Грабин. Спасибо. Серго понимающе переглядывается с Павлуновским. Видно, как кровь наливает и без того сочные щеки Грабина. И мысли, поди, клубятся. «Но теряй, брат, самообладания. — Улыбкой поддерживает Серго из-за плеча Сталина. — Конструктор должен быть бойцом». И Ворошилов спешит на выручку растерявшемуся штатскому — не приказывает, а просит:
— Товарищ Грабин, расскажите о своей пушке. Будто скулы свело — не сразу начинает. Тянет руку к карману изрядно потертого пальто, где наверняка припасена шпаргалка, но смущается, гордо вскидывает большую круглую голову, говорит тихо, на ветру невнятно, помаленьку овладевает собой: