Снова нападки и неурядицы, да такие, что приходится собирать специальное заседание Политбюро. Небольшой овальный зал. Посредине длинный стол. Во главе — Молотов. По одну сторону — Серго, Ворошилов, военные и штатские специалисты. Вдоль другой расхаживает Сталин. У дальнего торца стоит Марьямов, директор моторостроительного завода, в синей форме летчика — грани трех «шпал» на петлице отражают свет люстры. У дверей — Микулиц.
— Итак, — заключает Молотов, — за три года мощность не возросла ни на одну силу. В ближайшее время Гитлер нас обгонит… Почему не модернизируете двигатель, товарищ Марьямов?
— Пытались… — Вытирает затылок. — Бесперспективно…
Микулин делает некое движение, будто хочет уличить Марьямова, но сдерживается. Серго понукает взглядом. Сам вмешивается:
— Не худо бы выслушать конструктора!
— Кстати, где он? — Сталин будто не видит Микулина.
Микулин отлепляется от двери, кланяется на манер кавалера-танцора. Сталин усмехается в усы, но тут же рябоватое лицо его вновь мрачнеет. Спрашивает, согласен ли Микулин с Марьямовым.
— Ммм… Ни в коем случае, товарищ Сталин! Резерв у мотора есть. Мотор нужно и можно модернизировать. И я знаю, как.
— Где же вы были до сих пор? Чем занимались?..
— Товарищ Марьямов запретил пускать меня на завод.
— Что-о? — Сталин словно взметнул взгляд.
Ох, не дай бог попасть под этот взгляд, как Марьямов попал. Все-таки выкручивается:
— Микулин работать не даст. Во все лезет!
— Из-за вас Красная Армия лишается мотора, который три года назад был самым мощным в мире. — Сталин отвернулся от Марьямова, подошел к Молотову, неспешно раскурил трубку, уперся взглядом в Серго, должно быть, припоминая недавние разговоры их о Микулине. Заговорил: — Микулин назначается главным конструктором завода имени Фрунзе. За модернизацию спросим в первую голову с него. И еще с Марьямова. С этим вопросом все…
И вот летит без посадки на Дальний Восток туполевский РД — с наимощнейшим, наисовершеннейшим микулинским мотором. Да, эти двое, Микулин и Туполев!.. К чему ни прикоснутся, все поднимают в новое качество, окрашивают в яркие тона, делают незначительное значительным, неинтересное — интересным. Отсутствие их всегда заметно, а присутствие необходимо. Им Серго завидовал и завидует.
— Полетное время — пятьдесят три часа тридцать минут, — объявил вошедший Семушкин, будто Серго сам не следил за секундомером авиачасов, водруженных посреди стола! Будто в последние трое суток не звонил каждые полчаса Ворошилову в штаб перелета!..
«Наверное, им сейчас, над океаном, спать хочется не меньше, чем мне? Только не засните, ребята! Только не засните…»
За Семушкиным явился Иван Алексеевич Лихачев. Потомок тульских крестьян-умельцев. Большевик с июня семнадцатого. Чекист. Участник гражданской. Красный директор. Воспитанник Серго. Один из любимцев — за то, что талантлив, опытен, инженерски дерзок. За то, что, поздно начав учиться с азов, предан культуре, как только могут быть преданы люди, идущие из самых низов, собственным горбом вкусившие «прелесть» невежества, от всей души нетерпимые к нему. Может, как раз оттого на заводе Лихачева куда чище, чем на других, и автомобили лучше…
Типичный самородок, Лихачев к самообразованию добавил самосовершенствование в Америке, не хуже Форда разбирается в деле. А быть нашим Фордом в наших условиях куда сложнее, чем Форду в его, фордовских. К примеру, председатель Автотреста Сорокин заключил с американцами договор, по которому технология, инструмент, оснастка должны были поступать к нам из-за океана. Лихачев восстал: привязать себя намертво, закабалиться?!. Пока жив, не допущу, все, что можем, будем делать сами, а можем многое… На Политбюро Лихачев говорил вдвое дольше, чем было положено, но Сталин ни разу нэ перебил, назвал неплохим хозяйственником, а Сорокина — большой суетой: от Америки надо взять то, что нужно, а не то, что дают, реконструкцию завершить во что бы то ни стало.
На месте убогих мастерских Рябушинского поднялся автогигант. Трущобы Симоновки, Нагатинские пустыри, испокон слывшие бросовой землей, стали Выборгской стороной Москвы, как шутя величал Серго. Часто бывал там — любил бывать, любил сесть за руль новой, только что сошедшей с конвейера машины. Для грузина что может быть лучше автомобиля? Только автомобиль. Всегда принимал Лихачева без очереди, сам решал его проблемы, но сегодня… Перепоручает начальнику управления автотракторной промышленности Дыбецу, мысленно уносится к Дальнему Востоку. Но полетать там ему не дают. Возвращает Павел Павлович Ротерт — старый инженер. До революции строил железные дороги, потом консультировал в Госплане и создавал комплекс одной из самых больших в мире — Харьковской площади имени Дзержинского со знаменитым Домом промышленности, изучал опыт строительства плотин, небоскребов, метрополитенов Нью-Йорка, Парижа, Берлина. Во главе Метростроя Серго поставил его сразу по завершении Днепрогэса, где Ротерт был заместителем Веденеева.