Путиловцы наладили производство рельсов, необходимых в пору бурного транспортного развития России, давали и паровозы, и вагоны, и пушки, а с начала мировой войны, с четырнадцатого года, делали современные тяжелые орудия, строили эсминцы и тяжелые крейсеры.
Большевики требовали прекратить бессмысленное кровопролитие империалистической войны, которую Россия, вела ценой неслыханных жертв уже почти три года, немедленно заключить справедливый мир. Временное правительство, напротив, призывало: «Война — до победного конца!», надеялось успехи на фронте использовать для того, чтоб направить политический подъем народа на путь «революционного оборончества», а неудачи приписать, тому, что большевистская агитация разложила армию.
В начале июля столицу потрясли вести об очередном провале очередного «решающего» наступления на фронте: сорок тысяч убитых!.. Все поняли — и те, кто прежде не понимал, и те, кто не хотели понимать: правительство не помышляет о мире, а меньшевистские Советы плетутся у него на поводу. Поражение усилило реакцию, стремившуюся покончить с двоевластием — отнять остатки власти у Советов, сосредоточить всю ее в собственных руках. А революционеры считали, что надо добиваться перехода власти к Советам. Рабочие, солдаты, матросы Питера призывали Советы к решительным действиям.
Зина слышала и видела это — солдаты пулеметной полка, расквартированного неподалеку, на Выборгской стороне, решили выступить с оружием и послали делегатов на Путиловский за поддержкой. «С оружием… — Зина испугалась. — На Путиловский… Там, на Путиловском, Серго…» Поспешила туда чуть ли не через весь всполошенный город.
Когда она вошла, вернее, втиснулась в заводской двор первым, кто бросился в глаза, был Серго. Стоял на большом ящике и кричал что-то с присущей ему порывистой жестикуляцией.
Все пространство кругом него затоплено людьми. Солдаты — винтовки с примкнутыми штыками на ремнях. Матросы крест-накрест перетянуты широкими лентами с патронами. У многих рабочих на поясах револьверы в кожаных и деревянных кобурах. Лузгали семечки, но лица возбужденные, злые.
Зине стало нестерпимо жарко — то ли от солнца, то ли… Пахло ружейным маслом, потом, сапогами, литейной окалиной, махрой. И обстановка и атмосфера показались отчужденными, даже враждебными. Что, если стащат Серго с трибуны? Затопчут. Разве за последние дни не было подобного? Зина постоянно боялась за мужа, и те более боялась, чем меньше остерегался он. Не то, чтобы она знала — нет, пожалуй, больше чувствовала, подсознательно догадывалась, что ли: смерти меньше всего боятся те, чьи жизни всего дороже. И старалась уберечь его, защитить, заслонить. Низкие люди пекутся лишь о своей выгоде. Серго же — благородный, благороднейший её Серго знает один свой долг — только долг. Именно поэтому ее Серго столь человечен, столь человеколюбив…
Как хочется пить! Зина огляделась. Наверное, тут было десять, или двадцать, а может, и тридцать тысяч — море людей, если глянуть с высоты. Но гула толпы не было — слышалось, как шуршал пар в заводских трубах да ухали сизари на крыше ближнего цеха. Стараясь утихомирить биение сердца, словно заглушив его, отвлекшись от его надсадного шума, прислушалась. Решительно действуя локтями, стала пробиваться к мужу — на выручку. А он по-прежнему бесстрашно говорил явно не сочувствовавшим ему людям о том, что демонстрация сейчас нецелесообразна: ведь контрреволюция может использовать ее для вооруженного нападения на рабочих, солдат и матросов, выступление против Временного правительства с оружием пока еще не созрело. Центральный комитет и Петроградская конференция большевиков, приславшие его, Серго Орджоникидзе, сюда, сейчас против выступления, потому что оно преждевременно. Надо подождать, чтобы волна революции поднялась не только Петрограде, но и в провинции и на фронте. Терпение, товарищи! Сейчас наше оружие — выдержка и спокойствие.
Рослый чернобородый матрос, едва не столкнув Серго, поднялся на ящик, стал рядом с ним, возвышаясь, нависая над ним, крикнул неожиданно хлипким, но истошно пронзительным тенором:
— Смерть Керенскому! Кто за выступление — подними руку!
Все стоявшие вокруг Зины тут же подняли, а солдат справа — даже с винтовкой. Зина, повинуясь до сих пор неиспытанному, но захватившему ее разудало отчаянному порыву, тоже подняла руку. И только теперь заметил, что Серго смотрел на нее — с тревогой и укором. Когда толпы людей вышли на улицы и стало ясно, что стихийный порыв не сдержать, большевики реши возглавить неизбежное и стихийное движение, с тем чтобы организовать его, направить в нужное русло, — пошли впереди колонн громадной демонстрации. С путиловцами пошел Серго. Пошла и Зина.