– К вашему сведению, инспектор…
– К вашему сведению, вот что я там обнаружил, – перебил его Флинт и открыл какую-то картонную коробку. – Вы по таким журнальчикам студентов обучаете?
Ректор заглянул в коробку. Сердце у него замерло от восторга и ужаса. В коробке действительно помещалась стопа журналов. На обложке верхнего красовались две дамочки, дыба, женоподобный субъект, закованный в цепи, и… такое непотребство, что ректор не знал, с чем его и сравнить. Студентам такую грязь даже показывать негоже.
– Что вы, что вы, наши учащиеся подобную литературу не читают, – всполошился ректор, – это же настоящая порнография.
– Да, порнушка крутая, – согласился Флинт.. – А знаете, сколько там такого добра? Вот ведь какая скверность получается.
И Флинт засеменил прочь.
– Господи, ну что за наказание? – прошептал ректор. – А этому скоту и горя мало. Так и сияет.
– Должно быть, он все еще помнит то гадкое происшествие с Уилтом, – догадался проректор.
– Я его тоже не забыл, – буркнул ректор, угрюмо озирая корпуса колледжа в коем он некогда думал снискать славу. Славу-то он снискал, да только не ту, которую хотел. И все из-за Уилта. Размышляя об Уилте, ректор приходил к тому же выводу, что и Флинт: этакому мерзавцу место за решеткой.
Оба как в воду глядели. В тот же вечер Уилт оказался в тюрьме. Дело обстояло так. Уилт тщательно скрывал от Евы, что по пятницам читает лекции на авиабазе в Бэконхит. Чтобы найти предлог для отлучек из дома, он вызвался давать платные уроки некоему мистеру Малкалему, заключенному Ипфордской тюрьмы. С ним Уилт занимался по понедельникам, но Еве внушил, что наведывется в тюрьму два раза в неделю – по понедельникам и по пятницам. Уилт и сам понимал, что обманывать жену нехорошо, но ведь он для семьи старается: компьютеры и школа, в которую Еве вздумалось устроить близняшек, семейству не по карману, не спасал и приработок в тюрьме, поэтому Уилту и приходилось читать лекции на авиабазе. Да, Уилт лгал жене, однако он вполне мог зачесть общение с мистером Маккалемом во искупление греха. Тем более что подопечный изо всех сил старался усугубить его чувство вины и немало в этом преуспел. Благодаря преподавателю из Открытого университета Маккалем изрядно поднаторел по части общественных наук, и когда Уилт пытался подогреть его интерес к Э.М. Форстеру и роману «Хауардз-Энд»[10], заключенный неизбежно сводил разговоры к тяжелым социально-экономическим условиям, по вине которых он и угодил за решетку. Он довольно складно рассуждал о классовой борьбе, о необходимости революции, лучше всего кровавой, и о полном перераспределении богатств. Чтобы заполучить свою долю богатств, он использовал средства противозаконные и весьма гадкие – например, увещевал недобросовестных должников при помощи паяльной лампы. После таких увещеваний четыре человека отдали Богу душу, Маккалем получил прозвище «Гарри-Поджигатель» а судья, зараженный социальными предрассудками, закатал его на двадцать пять лет. По этой причине доводы Маккалема в пользу социальной справедливости казались Уилту малоубедительными.
Не нравились Уилту и перепады настроений его ученика. Маккалем то хныкал от жалости к себе и твердил, что тюрьма его застебала: не мужик, а сморчок занюханный, то вдруг на него нападало религиозное исступление, то, рассвирепев, он грозил поджарить на медленном огне ту гниду, которая его заложила. Больше всего Маккалем устраивал Уилта в роли сморчка. По счастью, во время занятий ученика и учителя разделяла надежная металлическая сетка и присутствовал еще более надежный надзиратель. Уилт едва оправился от трепки, которую задала ему мисс Зайц, и разноса, который учинила Ева, поэтому такие меры предосторожности были весьма кстати. Тем более что к сегодняшнему настрою Маккалема грибные метафоры никак не подходили.
– Хоть вы и считаете себя шибко умным, а главного не просекаете, – хрипел Маккалем. – Где вам: в тюряге-то не сидели. И Форстер тоже. Козел он, ваш Форстер. Оно и понятно – средний класс.
– Возможно, вы и правы, – согласился Уилт. Маккалем то и дело отвлекался от темы занятия, но чутье подсказывало Уилту, что сегодня лучше ему не перечить. – Форстер действительно принадлежал к среднему классу. Однако не исключено, что именно по этой причине он обладал тонким вкусом и проницательностью, которые…
– Ни хрена себе тонкости! Да этот пидор спал с боровом. Вот вам и тонкий вкус.