- Я рентгенолог,- сказал подошедший к нему человек.-Здравствуйте. Меня к вам прислал Борис Федорович… Вы, кажется, физик?
- Да, физик.
- Вот, не угодно ли рентгенограммку.- Григорий Матвеевич вынул из конверта темный продолговатый прямоугольник.
- Я ничего не понимаю,- сказал Дмитрий Дмитриевич.
- Разве вы не в курсе дела?
- Я сказал Борису Федоровичу, что Человек…
- Ах, «человек»!.. Понимаете ли, Борис Федорович нашел у него целый ряд отклонений от нормы, какая-то игра природы, так нам всем вначале показалось… Стоял вопрос лишь о том, чем вызваны подобные изменения. Какое-либо заболевание, или мы имели дело с прирожденными аномалиями. Мы попытались сделать его снимок. Два раза подносили к трубке, но как только больной, ваш Человек, как вы его называете, приближался, начинался разряд, как в результате сильной ионизации. Мы вначале думали, что осталась поверхностная проводимость на цилиндре трубки. Протерли спиртом - опять та же картина… Кассету я ему подложил под голову, но могу гарантировать, что под лучом она не была ни секунды, потому что трубка не держала и тридцати киловольт. Про кассету я совсем забыл, но мой лаборант, человек очень внимательный, проявил и ту пленку, что была под его головой. Вот эта пленка, вы ее держите.
Дмитрий Дмитриевич наложил пленку на ярко освещенное матовое стекло и взял из рук рентгенолога лупу.
- Смотрите, смотрите, вы физик и сразу все поймете. Я, вообще говоря, думал, что вам все известно, а Борис Федорович и сейчас так думает. Подшутил надо мной Дмитрий Дмитриевич, говорит, а я еще консилиумы устраивал…
Дмитрий Дмитриевич всмотрелся в поверхность пленки. В трех ее местах были крупные черные звезды с белыми пятнышками посередине, а между ними сеть тонких темных линий с какими-то шарообразными узелками… Через лупу было видно, что от каждого такого узелка отходят все новые и новые, еще более тонкие нити.
- Фотография в его собственном излучении,- сказал Дмитрий Дмитриевич.
- И излучении, обладающем большой проникающей способностью, что-нибудь вроде гамма-лучей.
- И поэтому он и вызывал ионизацию вокруг рентгеновской трубки… Но позвольте! - вскричал Дмитрий Дмитриевич.- Ведь это радиомонтаж!..
- Теперь вам понятна реакция Бориса Федоровича? Он лечит, ищет, волнуется, беспокоит очень занятых людей, а это не человек, это НЕЧЕЛОВЕК…
- Я не знал… Так это нечеловек!!! - Дмитрий Дмитриевич выбежал из кабинета, пробежал через вестибюль.
- Все ложь! - повторял он.- И нет бессмертия, и нет Человека! Есть кукла, манекен, робот!!!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
- Ну и ругался же Борис Федорович,-говорил Серафим Яковлевич,- ну и ругался же… Одно, говорит, спасение, что ни имени, ни фамилии, ни самой болезни не значится… Ну и задаст он Дмитрию Дмитриевичу…
Чем ближе они подходили к дому, тем больше отставал Коля от Человека и Серафима Яковлевича. Летом, когда Человек еще был в клинике, Коля очень часто видел Лену. Потом, когда Человек поселился у Дмитрия Дмитриевича, они стали видеться реже, и сейчас он и хотел и боялся встречи.
- Пришли,-сказал Серафим Яковлевич.- Вот он, мой дом.
Две большие сосны росли у калитки, сам дом был в глубине участка. Серафим Яковлевич перекинул через забор руку, сдернул щеколду и, не открывая калитки, громко крикнул:
- Лена! Леночка! Как Ласточка, привязана?
- Странное имя для собаки,- сказал Коля,- Ласточка…
- Собака…-усмехнулся Серафим Яковлевич.- Это у меня не собака, а универсальная тварь… Лена, как Ласточка? - снова закричал он.
- Ласточка привязана,-донесся из глубины участка голос Лены.- Иди, не бойся!
- Гости, гости какие у нас, Леночка! - говорил Серафим Яковлевич, осторожно пробираясь по посыпанной золой дорожке.-Да ты привязала ее, Леночка? .
На террасе зажегся свет, и Коля с замирающим сердцем поднялся по ступенькам и, протягивая руку, сказал:
- Здравствуй, Лена. Ты меня не забыла?
- Что ты? Как я могла забыть будущее светило науки?!
- Ленка! Перестань валять дурака,-строго сказал Серафим Яковлевич. Он явно осмелел, когда очутился на террасе.- Чаю давай нам, готовь нам чай…
- Сейчас,-ответила Лена и ушла на кухню.
Коля увязался за ней. Когда они вернулись,
Серафима Яковлевича на террасе не было.
- Входи, входи, уважаемый,- донеслось из сада. По ступеням террасы поднялся человек со страшными шрамами на лице. За ним поднимался Серафим Яковлевич.
- Вот он, охотничек-то,-говорил Серафим Яковлевич,-все и собрались, вся палата, и все живы и здоровы.
Охотник поправил своей единственной рукой пиджак, сползавший с правого плеча.